Следует признать, что молодая особа повела себя на редкость странно. Она не стала визжать, звать на помощь и падать в обморок, как, без сомнений, сделала бы на ее месте любая уважающая себя представительница слабого пола. Более того, блондинка вообще ничуть не удивилась происходящему. Она лишь разгладила ленты шляпки, вздохнула, направилась к двери и через минуту уже входила в соседний номер, где на кровати лежал молодой человек, на детском лице коего застыло выражение непосредственности. Держа в руке увесистый американский револьвер, он целил в стену напротив, где была прикреплена десятка «пик». Внимательный наблюдатель, если бы таковой оказался поблизости, не преминул бы заметить, что четыре значка пик были пробиты пулями.
— Билли, — с легким неодобрением в голосе сказала дама, — кажется, я просила тебя больше не стрелять в гостинице. Это же ни на что не похоже!
Лежащий на кровати шмыгнул носом, покосился на говорящую и со вздохом поднялся. Волосы у него были растрепаны, и он пригладил их свободной рукой.
— Мне хотелось немножко попрактиковаться, — пояснил он смущенно, глядя на собеседницу (кстати, заметим: разговор шел по-английски). — По-моему, я теряю былую сноровку.
Дама в сиреневом поглядела на карту и выразительно вздернула тонкие черные брови.
— Что-то непохоже, — усомнилась она.
— А я говорю, теряю, — вздохнул Билли. — Раньше я стрелял куда лучше. Два промаха из шести, куда такое годится?
И он застенчиво покосился из-под пшеничной челки на даму в сиреневом, которая, слушая его, только качала головой.
— Ты так и не изменился, — сказала она. По ее тону нельзя было понять, радовало ее сие или, напротив, огорчало. — Куда ты хочешь пойти сегодня?
Билли пожал плечами и стал перезаряжать револьвер.
— Мне все равно, — признался он. — Правда-правда!
— И все-таки, куда? — настаивала дама. — В театр? Сегодня дают несколько хороших пьес. Можно прокатиться в оперу, если хочешь, или посмотреть картины в императорской галерее. Хотя я не уверена, что сейчас она открыта.
Билли шмыгнул носом и спрятал револьвер.
— В картинах я ничего не понимаю, — отозвался он. — А в опере все старые.
— Кто старые? — строго спросила дама. Но карие глаза ее смеялись, от чего в них вспыхивали золотые искорки. Билли поглядел на них и смешался.
— Да актеры, — горестно ответил он. — Певица изображает, что ей двадцать лет, а на самом деле у нее наверняка уже внуки есть. А партнер-то ее куда смотрит? Не видит, что ли, кто перед ним?
К его удивлению, собеседница звонко расхохоталась.
— Никак на тебя не угодишь! — воскликнула она, отсмеявшись. — Ну а театр чем тебе не нравится?
Билли задумчиво почесал нос и проворчал, исподлобья глядя на даму в сиреневом:
— Я не говорил, что он мне не нравится.
— Так в чем же дело?
— Ни в чем, — вздохнул Билли. — Можно сходить в театр, я не против.
Вообще-то он был готов идти куда угодно, лишь бы быть рядом с дамой в сиреневом, о чем та отлично знала. Лицо блондинки смягчилось.
— Значит, отправимся в театр, — подытожила она. — На какую-нибудь смешную пьесу, да?
Она улыбнулась, и Билли почувствовал, что тает от ее улыбки, как леденец… И в то же мгновение раздался стук в дверь.
— Войдите! — слегка повысила голос блондинка, перейдя на русский.
На пороге показалась горничная и, стараясь не смотреть на простреленную карту на стене, объявила, что для баронессы Корф есть письмо. Молодая женщина нахмурилась.
— От кого? — довольно сухо спросила она.
— От статского советника Верховского.
— Не знаю такого, — отрезала дама в сиреневом.
Горничная замялась, затем пояснила:
— Посыльный сказал, вы встречались с семьей господина советника в Ментоне.
— А! — Лоб баронессы разгладился. — В самом деле, теперь я вспомнила. Кажется, мы жили в одной гостинице. И чего же он хочет?
Горничная подала ей маленький запечатанный конверт, на котором изящнейшим почерком со множеством завитушек значилось, что он предназначается госпоже баронессе Амалии Константиновне Корф и никому более. Молодая женщина вскрыла письмо и углубилась в чтение.
— Что-нибудь интересное? — спросил Билли.
Амалия пожала плечами.
