Каждый раз, когда Ланни подходил к стене с кнопкой звонка, он желал ее нажать и затребовать точных сведений о состоянии его любимой жены. Каждый раз, когда французский учитель музыки задавал ему вопрос, было труднее скрыть тот факт, что он его не слушал. Проклятие! Не важно, кто виноват, природа или человеческая некомпетентность, факт остается фактом, что его жена, которую он любит так нежно и с такой жалостью, наверное, находится в агонии, её силы полностью исчерпаны. Надо что-то делать! Близилась полночь, Ланни посмотрел на часы и увидел, что прошло три минуты с тех пор, как он посмотрел на них последний раз. Было только без двадцати двух одиннадцать, Но всё равно было достаточно плохо. Прошло уже тринадцать часов, как начались схватки, и она была оставлена на произвол судьбы. Ужас!
XI
Дверь в комнату открылась, это была медсестра. Ланни взглянул и увидел, что она отличалась от любой медсестры, которую он видел до сих пор. Она улыбалась, да, на самом деле сияя улыбкой. «О, сударь», — воскликнула она. — «Девочка! Красавица! Очаровательная!» Она сделала жест, указывающий на размер женского чуда. У Ланни внезапно закружилась голова, и он потянулся за стулом.
«А мадам?» — воскликнул он.
— Мадам молодец! Она великолепна! Всё хорошо. Снова формула. Ланни засыпал её вопросами и убедился, что Ирма выживет. Она была обессилена, но этого можно было ожидать. Были детали, на которые нужно обратить внимание. Через полчаса или около того будет возможность для месье, чтобы увидеть мать и дочь. «Сейчас! Успокойтесь!»
Преподаватель музыки схватил Ланни Бэдда за руку и энергично тряс её. После того, как американец вернулся на свое место, в течение некоторого времени на него еще лились поздравления. «Мерси, мерси», — говорил Ланни механически, в то же время думал: «Девочка, Бьюти будет разочарована!». Но у него самого не было никаких жалоб. Он был с детства окружён женщинами, редко видел своего отца, находясь на попечении своей матери и женщин-служанок. Вокруг него всегда были женщины, друзья его матери, его сводная сестра и мачеха в Новой Англии, а затем новая сводная сестра в Бьенвеню, и снова череда его возлюбленных, и, наконец, его жена. Он получил кое-что от них всех, и дочь доставит ему много радости. Все было в порядке.
Ланни встал, извинился перед французским джентльменом и пошел к телефону. Он позвонил матери и рассказал ей новости. Да, он сказал, он был рад, или будет, когда отойдёт от головокружения и слабости. Нет, он не забудет дать телеграммы: одну отцу в Коннектикут, одну матери Ирмы на Лонг-Айленд, одну его сводной сестре Бесс в Берлин. Бьюти будет звонить по телефону различным друзьям поблизости, главное, не пропустить кого-нибудь! У Ланни уже были готовы послания своему другу Рику в Англию и своему другу Курту в Германию, осталось только вставить слово «девочка».
Он выполнил свое обещание Пьетро Корсатти. В Нью-Йорке было еще рано. Новость попадёт в ночной выпуск утренних газет, и будет прочитана завсегдатаями модных клубов, куда входила дорогая Ирма Барнс. Получив поздравления Пита, Ланни вернулся к окружающим, в числе которых оказался французский джентльмен. Удивительно, как из жизни счастливого отца вдруг исчезли черные тучи с небосвода, как перестали быть смертоносными законы матери-природы! Можно было поговорить с учителем музыки о технике, которую он использовал, рассказать о собственные опыте игры по методу Лещитского, а затем Брайтхаупта, объяснив вращательное движение предплечья, и проиллюстрировать его на ручке своего кресла. Ланни увидел себя, настукивающим тему симфонической поэмы Листа, «От колыбели до могилы». Но он остановился на первой части.
XII
Улыбающаяся медсестра пришла снова и провела счастливого отца вниз к большим закрытым дверям из зеркального стекла, ведущие в комнату с крошечными белыми металлическими детскими кроватками. Посетителям находиться внутри не разрешалось. Но медсестра в белой маске, закрывавшей ее рот и нос, поднесла к другой стороне стекла свёрток в одеяле. Развернув его, она открыла взору Ланни кирпично-красный объект, который, возможно, был большой раздутой гофрированной гусеницей, только с конечностями, и большим круглым шаром на вершине с лицом, которое было бы человеческим, если бы не было волшебным. Был рот с губами, деловито ничего не сосавшими, и пара больших глаз, которые не двигались. Однако, медсестра, которая находилась вместе с Ланни, заверила его, что глаза были проверены светом, и они видят. Его уверили, что это был его ребенок. Доказывало это крошечное ожерелье с металлической табличкой. Месьё и мадам могут быть уверены, что они не принесут домой ребенка ни адвоката, ни учителя музыки.
