— Вашему жениху повезло, — сказал он. — Не каждая решится на такое, далеко не каждая. Не беспокойтесь, об этом никто не узнает. Разве что ваш будущий муж, если не будете достаточно осторожны в первую брачную ночь.
Я отстранилась. Что я делаю? Надо уйти, бежать, но судья перехватил меня и с силой толкнул на кровать, а сам навалился сверху. Узловатые пальцы зашарили по телу, срывая сорочку, касаясь кожи. Я зажмурилась. Не думать. Думать о чем угодно, только не об этом.
— Смотри на меня, — обжег приказ.
Я открыла глаза. Мерзок, как же этот человек был мерзок! Каждое его прикосновение, каждое движение вызывало рвотный позыв. Я не представляла, как буду жить после этого, но подчинялась, потому что выбраться уже не смогла бы. А судья вспотел и покраснел. Его руки были везде. Я кусала губы, отворачивалась, но он заставлял смотреть на него снова и снова, ни на минуту не забывая, где я и с кем. Затем пришла боль. Я вскрикнула, дернулась, но разве кто-то меня отпустил? По щекам катились слезы. Я умоляла судью остановиться, но он двигался резко, прерывисто, и боль разрасталась, заполняя каждую клеточку тела. А затем все закончилось.
— Ванная там.
Вайхес, вальяжно развалившись на смятой постели, махнул рукой. Я подхватила с пола белье и скрылась за дверцей. Меня душила истерика. Я сползла на пол, прижимая к себе сорочку, и рыдала так, что не хватало дыхания. Больно! Как же больно! Открыла кран. От воды повалил пар, и я так терла себя мылом, что, казалось, сниму кожу. Затем поспешно оделась и вернулась в спальню. Вайхес не сменил позу. Под его жгучим взглядом я надела платье.
— Жду вас завтра, мадемуазель. Около восьми вечера. Не стоит вам лишний раз попадаться на глаза городской страже. Я отвезу вас к жениху.
Я ничего не ответила, только побежала прочь. Земля горела под ногами. Домой! Еще раз смыть с себя этот ужас, забыть. Разве я смогу забыть? Нет, никогда. Что же я наделала! Можно было сколько угодно говорить себе, что все — ради спасения Анри, только это почему-то не помогало. Если Анри узнает, он сам от меня откажется, и будет прав. Зачем я ему теперь?
Когда до дома оставалась пару минут, остановилась, перевела дыхание. Нельзя! Нельзя, чтобы Пьер и Филипп видели меня такой. Поправила платье, пригладила растрепанные волосы. Не плакать. Главное — не плакать. Я медленно пошла к двери. В нашей квартире царил полумрак. Да, время было позднее. Вернулся ли Пьер? Может, нет? Но моя надежда не сбылась, он был дома и ждал меня, потому что в коридоре загорелся маленький светлячок.
— Пьер? — отшатнулась я.
— Где ты была? — спросил он устало.
— Я? Гуляла.
— Не ври! Не надо считать меня последним глупцом. За мной.
И почти толкнул меня в свою комнату, плотно закрывая дверь. Я села на стул, не зная, куда прятать глаза от стыда. Чудилось, будто горю заживо. Больно… Пьер сел напротив. Я боялась на него взглянуть, прочитать на лице осуждение, но он заговорил первым:
— Филипп рассказал мне о записке от маркиза Авертаса. Он, конечно, не хотел этого делать, но я заставил. Ты говорила с судьей?
— Да, — ответила чуть слышно.
— И согласилась?
Я всхлипнула и закрыла лицо руками. Значит, не я первая, раз даже Пьер знает, какие условия ставит судья Вайхес. Рыдания душили меня, дыхание прерывалось. И я никак не ожидала, что на плечи опустятся теплые руки, и Пьер прижмет меня к себе, пересадит на свой диванчик.
— Глупая девочка. — Он гладил меня по голове, как маленькую. — Что же ты наделала? Думаешь, этот человек сдержит слово?
— Я не знаю… Я не…
— Тише, — шептал Пьер. — Не плачь. Сделанного все равно не воротишь. Может, ты поступила и правильно. Не мне судить, у меня никогда не было человека, за которого хотелось бы отдать жизнь. Скажу одно — если ты не сумеешь переступить через это, погибнешь. Поэтому будь сильной, Полина. Будь сильнее, чем этот проклятый судья, которому самое место в вечном пламени. Ты должна справиться. Слышишь? Тебе есть ради кого жить.
Я постепенно успокаивалась. Видимо, Пьер применял ко мне какую-то магию, потому что слезы иссякли и внутри воцарилось странное безразличие. Ничего — ни боли, ни страха, ни отвращения.
