Она улыбнулась:
– Именно это подумала и я, когда увидела его впервые. Тем не менее он пользуется очень хорошей репутацией.
Дэвид резко остановил «лендровер», дернул ручной тормоз и приник к боковому стеклу.
Алекс обеспокоенно взглянула на него:
– В чем дело?
Дэвид поднял палец, продолжая что-то разглядывать. Слушая ровное, как биение сердца, постукивание двигателя, Алекс огляделась, она была беззащитна, уязвима и испугана; поскорее бы добраться до фермы – ей не хотелось останавливаться тут в сумерках, рядом с озером, посреди темных полей.
– Вот сволочи.
– Что такое?
– Опять несколько овец забрались в виноградник – как раз там я выращиваю свое шардоне. Вот уж где они мне не нужны!
Алекс почувствовала облегчение.
– Утром починю там изгородь.
– Ты не против, если завтра я одолжу у тебя «лендровер»?
– Не так уж приятно тащиться на нем в Лондон – тебе лучше было бы сесть на поезд в Льюисе.
Она кивнула.
– Но делай как знаешь; я бы хотел, чтобы ты отдохнула, расслабилась, набралась сил.
Улыбнувшись, Алекс положила руку на спинку его сиденья. Хорошо бы обнять его, прижаться к нему, но нет, в глубине души она понимала, что и так поступила с ним не лучшим образом; не стоит бередить его раны – по отношению к нему это было бы нечестно, да и по отношению к себе тоже, пришло ей в голову.
Сидя у кухонного стола, Алекс наблюдала, как Дэвид открывает бутылку вина собственного производства. Колли бродил по комнате, ложился и снова путался под ногами.
– Ты в самом деле сделала все, как он сказал, и шесть часов не ела?
Она кивнула:
– После завтрака крошки во рту не было. А ты?
– Обычно я ем два раза в день – завтрак и обед. – Он открыл холодильник. – Хочешь омлет?
– Я удивлена, что ты не держишь кур; в Лондоне ты всегда хотел обзавестись ими.
– Держать их в Лондоне было бы своего рода новшеством, не то что здесь.
Она улыбнулась.
– Да и в любом случае яйца и вино плохо сочетаются.
– Разве что запивать яичницу шардоне.
На сковородке шипело полдюжины яиц.
– А что ты делал во время сеанса – точнее, круга?
Он взглянул на нее и покраснел.
– Что делал?
– Похоже, ты глазел по сторонам.
Ухмыльнувшись, он похлопал себя по груди и, осторожно стянув пиджак, показал прикрепленный к груди диктофончик.
– Тут все. Вот и посмотрим, кто из нас прав. – Он положил диктофон на стол, включил кнопку перемотки записи.
Она слушала шуршание ленты и вопросительно смотрела на него.
– Ты думаешь, что поступил правильно?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Это могло отпугнуть души.
– Никто не сказал, что нельзя пользоваться диктофоном.
– Думаю, ты должен был предупредить меня.
– Скажи я тебе, ты бы не позволила. – Дэвид налил ей вина и, нахмурившись, наблюдал, как опускается осадок в его стакане. Потом поднял его за донышко и поднес к свету. – Цвет неплох, – сказал он.
– Очень чистый.
– И как тебе кажется, не чувствуется водянистость?
– Нет.
– Только легкий желтоватый оттенок, не так ли? – восторженно сказал он. – В последней партии несколько ударял в зелень.
– И что ты сделал? Подкрасил?
Он укоризненно посмотрел на нее.
– Ни в коем случае – только не я. Такой оттенок дает кожура винограда; все зависит от того, как долго ты выдерживаешь сусло.
Алекс понюхала вино. Оно было терпким, слегка маслянистым, и от него щипало в носу; со вторым глотком пришел легкий виноградный аромат.
– Оно еще очень молодое, – смущенно сказал он.
– Ты должен быть очень осторожен, Дэвид, чтобы не передержать его. Большинство потребителей не такие уж знатоки – они хотят лишь, чтобы у вина был приятный вкус.
– Да плевать мне на большинство, пусть пьют свой «Широндель». Господи, неужели ты не понимаешь? Меня привлекает неповторимость; я хочу создать великое английское вино.
Она сделала глоток, закрыла глаза и почмокала, катая вино во рту и надеясь, что именно этого он от нее ждет. Вино было терпкое, и у нее защипало нёбо, она поморщилась, вино обожгло пустой желудок, и она вздрогнула.
– Хорошее, но чуть резковато.
Диктофон громко щелкнул. Дэвид нажал клавишу воспроизведения. Послышалась какофония звуков, и он приглушил громкость.
– Молитву и прочую чушь пропустим, – сказал он.
