Алекс подумала о поле среди виноградников Дэвида, попыталась представить себе то, о чем говорил медиум, ощутить прикосновение травы к ногам; она сделала усилие, чтобы отрешиться от себя и следовать за его словами, подчиняясь мягкому, успокаивающему голосу.
– Идите по тропе: как приятно снова чувствовать под ногами твердую землю, сколько в ней радости. Теперь вы видите перед собой белые ворота; откройте их, войдите в них, и вы увидите реку, широкую реку со спокойным течением, берега которой заросли деревьями, тростником и лилиями. Здесь царят мир и покой. Через реку перекинут мост; вы ясно видите его.
Алекс думала о реке, где она когда-то бывала, со старым выщербленным каменным мостом над ней.
– На дальнем берегу стоят люди. Это ваши друзья, они ждут встречи с вами. И вы переходите мост, вы идете к ним, встречаете их, обнимаете, проводите с ними время. Не бойтесь – идите, веселитесь и радуйтесь вместе с ними.
Алекс видела белые призрачные силуэты на дальнем берегу, они покачивались и разводили руки; видела щели, которые служили им глазами – как на изображении трех фантомов на стене в кабинете Форда, – и замялась в нерешительности. Среди них она увидела Филипа Мейна в его грубошерстном пиджаке; он стоял, пожимая плечами; здесь же она заметила и Форда. «Каких друзей он имел в виду? – попыталась понять Алекс. – Живых или мертвых?» Она ступила на мост, и призраки поплыли к ней, вытягивая руки, как безликие монахи с капюшонами на головах. Мейн и Форд исчезли. И тут она увидела Фабиана, который стоял, склонив голову и отворачиваясь от нее, словно бы чего-то стыдясь.
Алекс кинулась было к нему, но споткнулась о выбоину, а когда подняла глаза, призраки сомкнули ряды и он исчез. Алекс стояла среди них, разглядывала капюшоны и видела за ними пустоту.
– Фабиан? – позвала она дрожащим голосом и стала проталкиваться сквозь толпу призраков. И вдруг она заметила фигуру роста Фабиана, повыше остальных, которая отворачивалась от нее. Она прикоснулась к его плечу. – Фабиан? Дорогой мой?
Он медленно повернулся. Под кромкой капюшона был обугленный череп, и такой вот Фабиан беспомощно смотрел на нее, как бы прося прощения.
Она чуть не закричала, резко выпрямилась, открыла глаза и обвела всех взглядом. Где она? Куда она, черт побери, попала? Она слышала, как тяжело дышит. Конечно же уже полночь. Что, ей все это привиделось? Разве они не проводили сеанс? Где же все? Она почувствовала, что обливается потом, и оглянулась, всматриваясь в темноту. Она увидела слабую полоску света; интересно, это та полоска, что она видела и раньше? Ей хотелось закричать, сказать что-нибудь, но она боялась звука своего голоса в пустой комнате. Разве тут больше никого нет? Неужели ее оставили в одиночестве? Почему она никого не слышит?
Раздались звуки музыки, и скрипичная мелодия «Лета» Вивальди заполнила помещение; слышно было, как шуршит лента. Алекс вздохнула с облегчением. Вздор. Жульничество, обыкновенный гипноз, дешевый трюк в красивой упаковке. Закрыв глаза, она опять вспомнила обугленный череп и передернулась. Открыла глаза и беспокойно огляделась; спиной она плотно прижалась к жесткой спинке стула, и ей захотелось пошевелиться, но она боялась нарушить тишину. Теперь она почувствовала Дэвида, он тоже волновался. Что он думает обо всем этом?
Алекс услышала звук шагов по ковру, скрип пружин, шорох ткани, почувствовала резкий запах духов Сэнди. Что с ней такое происходит? Действительно ли перед ней возникал Фабиан? Оглянувшись, она снова увидела смутные очертания. Что они все делают? Неужели находятся в гипнотическом трансе? Или же, как и она, сидят в темноте и размышляют?
Она снова закрыла глаза и сосредоточилась, пытаясь представить реку. Но река исчезла, и вместо нее она увидела озеро на ферме Дэвида, средневековый водоем, пространство черной воды, окруженное мертвыми стеблями камыша, и восьмиугольный остров выщербленного бетона посредине.
Алекс попыталась представить себе мост, но видела только уходящий вниз туннель. Она подумала о входе в него – ступени, заросшие травой и заваленные плетями сухих водорослей, ведущие вниз, словно в бомбоубежище. Увидела прогнившую дубовую дверь, повернула ключ – он долго проворачивался в проржавевшем замке – и наконец толкнула дверь. Та с шорохом поползла по бетону, хрустя и поскрипывая петлями, и ее скрип напоминал карканье ворон. На нее дохнуло плесенью и сыростью, откуда-то издалека доносились звуки падающих капель. Внутри было холодно, очень холодно. Она решительно пошла вперед, и ее шаги отдавались гулким эхом; падающие капли щелкали, как далекие пистолетные выстрелы.
