Он пожал плечами:
– Я вообще многое знаю.
– Что именно?
Он презрительно хмыкнул, и на мгновение у нее появилось желание ударить его.
– Тем не менее, при всех своих знаниях вы не знали, как спасти моего сына от смерти, – с внезапным сарказмом бросила она, не в силах сдержаться.
Он, встав на колени, поднял кофеварку.
– Придется пить черный и без сахара.
– Спасибо и на том.
Алекс ждала, что он ответит, но Отто промолчал; он продолжал стоять на коленях у кофеварки. И, глядя на него, она почувствовала странную слабость.
Когда он наконец повернулся, в глазах у него была злоба.
– Прошу прощения, Отто, – вдруг занервничав, сказала она. – Я была не очень-то любезна. – Алекс почувствовала, что в нем клокочет тихая ярость; внезапно он показался ей слишком старым для студента, даже старше ее. – Порой я говорю то, – сказала она, – чего на самом деле не думаю.
Отто сел прислонившись к стене; его гнев постепенно стихал, он снова обрел моложавый вид.
Алекс натянуто улыбнулась:
– Откуда вы знали, что я приеду?
Он ответил медленно и четко, словно диктуя в микрофон:
– Порой я предчувствую какие-то вещи, то, что должно произойти, – иногда крупные события, иногда мелочи, порою ничего не чувствую.
– И что же, они на самом деле происходят?
Он сделал глоток кофе.
– Происходят. – Он испытующе посмотрел на нее. – Но все это ни к чему, вся эта информация бесполезна.
– Почему? – растерянно спросила она.
– Она как бы говорит о том, что уже случилось, поэтому мне с ней нечего делать.
– Вы обещали мне кофе.
Он пожал плечами:
– Конечно, он уже готов.
– Вы знали о столкновении? О том, что оно должно произойти?
– Нет, ничего. – Он помолчал. – Но даже если бы и знал… – Он пожал плечами.
– Вы знаете, почему я приехала?
Он промолчал.
Алекс в упор посмотрела на него, пытаясь что-то прочесть в его глазах. Ей хотелось увидеть что-то за насмешливой ухмылкой, которая в них читалась, но ничего иного она не заметила. Словно смотрела через стекло, за которым стояла непроглядная ночь.
– Отто, я хочу, чтобы вы попытались кое-что вспомнить; вам это не доставит удовольствия, но для меня очень важно. Вы поможете мне?
– Если смогу.
– Вы врезались в легковую машину, не так ли?
– Да, без сомнения.
– А что происходило до этого?
– Не помню; помню только – вот я в машине, а в следующий миг уже вылетел из нее.
– Прошу вас, попытайтесь вспомнить.
– Я маялся похмельем, у нас была основательная вечеринка; о Фабиане я ничего не знаю. – Он усмехнулся.
– Почему вы улыбаетесь?
– Он умыкнул дочку хозяина и провел с ней ночь. – Отто покачал головой. – Трудно поверить, каким успехом он пользовался у девушек.
– Но никогда не мог удержать их?
Он посмотрел на нее и отвел глаза:
– Это не важно.
– Для вас. А для него?
Отто пожал плечами.
– Ваш сын вел себя по отношению к женщинам как подонок, миссис Хайтауэр; лучше не касаться этой темы.
– Что вы хотите этим сказать?
Он покачал головой.
– Какое это имеет значение, когда он… – Алекс помолчала. – Вы можете рассказать мне?
Он как-то странно улыбнулся:
– Это не важно, в самом деле не важно. – Он отпил кофе. – Мы ехали и просто болтали; я сидел на переднем сиденье, Чарли и Генри сзади; почему-то я не застегнул ремень – в «гольфе» сидеть в таком положении, как вы знаете, неудобно. Встали мы рано, только занимался рассвет; Фабиан болтал с Чарли и поглядывал вокруг; внезапно прямо перед нами довольно высоко я увидел огни, они неслись на нас с бешеной скоростью, и я подумал, что это грузовик.
– Что? – услышала Алекс свой крик. Ее пронзила дрожь, захлестнула волна недоверия и смущения. У нее закружилась голова, пол внезапно качнулся, уходя из-под ног, словно лодка, подброшенная волной, и, чтобы не свалиться с кресла, ей пришлось ухватиться обеими руками за подлокотники. – Грузовик?
– Оказалось, это был старый «ситроен», большой и высокий, а наш «гольф» почти стелился по земле. Тот «ситроен» выглядел как грузовик. Фабиан, должно быть, так и подумал. Он закричал: «Грузовик!» И после этого я оказался на траве или в грязи… толком не помню.
Кресло продолжало раскачиваться с боку на бок, словно жило своей собственной жизнью; пытаясь побороть тошноту, она прижалась к спинке, различая лишь его глаза напротив, темные как ночь.
