Кот обошел основание телескопа, пытаясь отыскать окуляр, или куда там принято смотреть. Ясное дело, в современном телескопе изображение должно выводиться на оптическую матрицу, а следом – обрабатываться машиной. Но что-то подсказывало: здесь есть возможность непосредственного контакта со Вселенной – через обыкновенный оптический окуляр. И точно: пара железных ступенек вела к небольшой площадке, на которой рядом с небольшим столиком с забытым на нем ноутбуком стоял простой офисный стул на колесиках. Сюда выходил торчавший из основной трубы телескопа короткий патрубок окуляра.
Патрубок был обмотан рваной грязной тряпкой, неряшливо закрепленной скотчем. Тем же скотчем был прихвачен клок мятой бумаги с неровной надписью:
Застыв в растерянности, Кот разглядывал корявые буквы, словно пропитанные ужасом и болью.
Медленно опустившись на стул, он поерзал, устраиваясь поудобнее. Протянул руку, чтобы сорвать с окуляра тряпку.
И в сомнении остановился. Взгляд упал на листки бумаги, лежавшие рядом с мертвым ноутбуком. Поверх листков была брошена сломанная пополам шариковая ручка – такое ощущение, что она не выдержала бешеного напора того, кто выводил на бумаге какие-то непонятные символы. Кот взял в руки несколько листков. Бумага была прорвана ручкой, создавалось ощущение, что писавший находился в каком-то припадке. Помимо формул и знаков, напоминавших иероглифы, здесь были рисунки.
Страшные рисунки, словно сделанные безумцем. Кот ощутил холодок. Такое не будет рисовать ученый, занятый серьезными исследованиями. Разве что псих, скучающий в недрах сумасшедшего дома.
Искаженные лица, вывернутые наизнанку тела – все это вызывало оторопь, словно неизвестный художник открыл какую-то тайную формулу абсолютного страха.
К горлу подступил мерзкий комок. Сталкер перевел взгляд на окуляр, все еще скрытый этой грязной ветошью. Нет, это не грязь – это кровь!
Машинально стерев с лица проступившую испарину, Кот ощутил безысходность.
Вот он и добрался до конечной точки своего пути. Неужели его остановит какая-то бумажка? Тут же остро сверкнула другая мысль: а если он пренебрежет запретом и увидит то, что пытается скрыть неизвестный, наверняка уже мертвый человек? Не пойдет ли он при этом слепо на поводу у судьбы? Ведь он не знает, что именно стало причиной смерти его «второго я» из рации – быстро прогрессирующая болезнь или этот порыв любопытства?
Ответа не было. Но оказаться здесь и струсить перед последним шагом было бы не в его правилах.
Он сдернул листок с предупреждением, с треском сорвал окровавленную тряпицу. Теперь перед ним был резиновый ободок массивного черного окуляра. Тускло блеснула линза, намекая на тайну, скрывающуюся за этим стеклышком.
Осталось только взглянуть.
– Не смей!
Голос за спиной был скрипучий, глухой и почти незнакомый. Выходит, Гвоздь все-таки добрался сюда. Упорный малый, ничего не скажешь. Кот усмехнулся и, уже не раздумывая, подался вперед, к объективу.
– Если посмотришь – я выстрелю! – отчетливо произнес голос.
– Что ты хочешь этим доказать? Я же выиграл в твою игру, – устало произнес Кот, поворачиваясь на стуле. – Можешь меня застрелить, но…
Слова застыли в горле.
У двери, направив на него пистолет, стоял Гвоздь. Но сталкер даже не смотрел на оружие. Он потрясенно разглядывал бывшего друга.
Тот был с головы до ног в разводах «ведьминого студня».
– Все-таки вляпался, – опуская пистолет, дрожащим голосом пожаловался Гвоздь. В этом голосе не было больше бравады, были лишь удивление и растерянность, словно говорившие: как же это могло произойти со мной, таким удачливым и умелым?
Опустив руку, Гвоздь выронил пистолет и даже не заметил этого. Странной, неровной походкой направился к площадке. Сталкер невольно поднялся, отошел в сторону, пропуская старого друга.
Невероятно, как он все еще держался на ногах. Студень быстро поражает ткани, и спасение – только ампутация пораженных частей тела. Но что ампутировать, если зеленоватые пятна светились на щеках, лбу, волосах? Тут не надо быть доктором, чтобы понять: этому парню осталось недолго.
