— Так что ты выяснил насчет охраны? — не преминул спросить археолог, пытаясь скрыть свою тревогу.
— Они до смерти испугались термопсисов и будут расформированы, — вибрирующим от напряжения голосом ответил Дом.
— Свежо предание, но верится с трудом…
Непейвода промолчал.
Со стороны космодрома прилетел глайдер. На сей раз опустился на поле рядом с напарниками. И им не пришлось переть по каменной тропинке через пастбище, полное гусениц-переростков и малюток-пастухов. Платон напоследок окинул взором грандиозный муравейник, у подножия которого копошились миллионы клеточек. «Пока-пока!» — Он помахал рукой, как будто из сотен тысяч дырочек в стене Совета на него смотрело великое множество маленьких глазок.
Когда-то Тоша Рассольников так же махал матери, остающейся на земном космодроме. Был он еще совсем сопляк и, улетая учиться на край света, не понимал, что расстается с ней навсегда. Только спустя годы Платон уразумел, зачем его в такой спешке отправляли за тридевять земель, хотя аналогичное образование он мог получить и на Земле. Уразумел и содрогнулся…
Глайдер доставил напарников на космодром. Там их дожидался челнок. Все шло как по нотам, и археологу уже стало казаться, что на сегодня их приключения закончены. Челнок стартовал, направляясь на «Эль-Гарду». На высокой орбите, подстраховывая его, висел давнишний знакомый — корвет фффукуарабского флота «Фчераш».
Челноком управляли два пилота в человеческих скафандрах. Позади кабины находился пассажирский отсек на двадцать мест. Платон и Непейвода сидели в креслах друг напротив друга и молчали. Гравитационная подвеска гасила перегрузки, и полет казался загородной прогулкой. «Слишком хорошо, чтобы быть правдой», — лениво подумал Платон и закрыл глаза.
Похоже, он задремал. А когда проснулся, еще не открыв глаз, почувствовал: в кабине что-то происходит. Не подавая виду, что проснулся, археолог глянул сквозь ресницы. Один из пилотов вошел в пассажирский отсек и, держа в руке станнер, нависал над Двунадесятым Домом. Тот не шевелился. А сквозь открытую дверь кабины было видно, как второй пилот сполз из противоперегрузочного кресла на пол. И поза у него была неправильная. Мертвая поза. Значит, все клеточки умерли разом, не успев выскочить из скафандра…
У Платона не было оружия. Совет Домов Симбионтов строго запретил брать его в полет. И потому Рассольников оттолкнулся от кресла и прыгнул на спину пилоту. Тот потерял равновесие, и они упали на Непейводу. Пилот не рассыпался от удара, он показался археологу цельным, твердым — крепко же срослись его клеточки!
Платон попытался отобрать у пилота станнер и получил локтем в грудь, а затем затылком — по носу. Однако он вцепился в оружие и, задохнувшись от боли, все-таки не выпустил его из рук. Пилот и Платон сползли на пол и боролись, зажатые между кресел.
Враг сумел перевернуться на бок. Еще немного — и он выстрелит в Рассольникова. Археолог дубасил его кулаком левой руки по спине. Вряд ли эти удары могли решить исход схватки. Но муравейник вдруг вскрикнул, потом еще и еще. И вот он уже орал благим матом, катаясь по полу. Ему стало не до археолога. Выронив станнер, он взмахивал руками, лупил себя по гибкому скафандру, подскакивал, ударялся о сиденья и подлокотники кресел.
Платон не мог понять, что происходит с пилотом, но оружие было теперь у него в руках. Продолжая выть и стонать, враг начал судорожно раскупоривать свой скафандр. Археолог поставил регулятор станнера в среднее значение и выпалил, надеясь обездвижить пилота. Тот дернулся, замер в воздухе и с грохотом рухнул на пол. Готов!
Платон сунулся в кабину. Челнок летел на автопилоте, и пока ему ничто не угрожало. Рассольников вернулся в пассажирский отсек, наклонился над Непейводой. Двунадесятый Дом был частично парализован — от выстрелов станнера вырубились клеточки, составлявшие его лицо и плечи. Они осыпались на пол, лежали на его груди и коленях. Тысячи маленьких параличей слились в один, едва не лишив сознания и сам ходячий муравейник. Он еще долго не мог очухаться, сидел в кресле, безголовый, но живой, и тихонько шевелил руками и ногами.