– Во что бы то ни стало мне захотелось купить этот дом. Ради этого я готов был пойти на любые ухищрения, в том числе… – он усмехнулся, – хитростью заманить тебя в Лондон, чтобы показать, как прекрасна жизнь за пределами усадьбы, которую хотел сам заполучить.
Макс грустно засмеялся.
– Ради этого я начал соблазнять тебя. Но, видишь ли… – интонации голоса изменились, – мне в голову не пришло усомниться в словах твоей мачехи о причинах твоего упрямства и нежелания продать Хаугтон. – Нахмурившись, Макс вспомнил разговор в гостиной в свой первый визит. – Она жаловалась на твою болезненную привязанность к дому и отцу, о враждебном отношении к ней и ее дочери.
Он покачал головой:
– Я вспомнил свое детство. Мой отчим с самого начала невзлюбил меня, не принял в семью, хотя нещадно эксплуатировал. Для него я всегда оставался приблудным сыном моей матери. Возможно, поэтому, – задумчиво продолжал Макс, – я так легко поверил Паулин и Хлое. Но твоя реакция на повторную женитьбу отца лишь подтверждала их слова. Для меня было очевидно, что злость и раздражение разрушают тебя, приковывают к Хаугтону. Ты считала, что, сохранив дом, накажешь Паулин, занявшую место твоей матери.
Элен немного отстранилась. Когда она заговорила, голос звучал тихо и горестно:
– Я была рада за отца, когда он сказал, что готов жениться второй раз. Мне так хотелось, чтобы он снова обрел счастье, потому что это сделало бы меня тоже счастливой. Мне хотелось подружиться с Паулин и Хлое. – Она тяжело вздохнула. – Ты знаешь их реакцию. Но даже тогда я могла бы смириться, если бы отцу было хорошо. Однако через пару месяцев он понял, что Паулин интересуют только его деньги.
Элен твердо сжала губы.
– Он уже ничего не мог изменить. При разводе Паулин отсудила бы половину его состояния, заставила бы продать Хаугтон и разделить вырученные деньги. Он продолжал платить за ее прихоти. Я скрывала от него унижения и оскорбления, которым они подвергали меня, не рассказывала, как Хлоя в школе превратила мою жизнь в ад, дразнила уродиной за то, что я рослая и спортивная, пока я окончательно не поверила ей.
Голос Элен прервался. После паузы она продолжала:
– Когда отец умер, я даже испытала облегчение, потому что больше не надо было притворяться. Ко мне вернулась решимость противостоять Паулин и Хлое. Хотя я не могла спасти Хаугтон от их посягательств, но решила сделать все, что в моей власти, чтобы затруднить им продажу усадьбы. Как ты справедливо заметил, я использовала Хаугтон как оружие против них – мое единственное оружие. – Элен опустила ресницы. – Однако, когда я вернулась сюда после путешествия с тобой… – Она запнулась, но заставила себя продолжать. – Я поняла, что изменилась. Борьба против мачехи отравляла мою жизнь. Настало время забыть прошлое. Победа осталась за ними, я потеряла все. Мне оставалось только уехать и начать новую жизнь в другом месте – не важно где. Сегодняшний визит сюда… в мой дом… стал бы последним.
Макс прижал ее к себе и заговорил тихо и нежно:
– Теперь Хаугтон принадлежит тебе. Никто не посмеет отнять его у тебя.
Придушенный всхлип вырвался из ее горла, потом еще, и, наконец, слезы брызнули из глаз. Все эмоции смешались: страх и горе, стресс от грозящей потери дома, облегчение и радость оттого, что дом вернулся к ней. Она содрогалась в рыданиях, а Макс, бормоча что-то по-гречески, обнимал и укачивал ее в объятиях. Прекрасный, замечательный Макс, который превратил мечту в реальность, отдав ей то, что сам мечтал получить.
Неожиданная мысль озадачила Элен. Оторвавшись от его плеча, она вопросительно подняла на него глаза:
– Макс, я не понимаю. Ты сделал мне сказочный подарок, но я не вижу причины. Ты хотел, чтобы Хаугтон стал твоим домом, а сам отдал его мне.
Взгляд Макса был загадочным.
– Ты вынуждаешь меня, Элен, признаться в своем коварстве, постыдном коварстве. – Руки Макса крепче обняли ее. – Я сгорал от стыда за то, что так ошибался в тебе, осуждая твое отношение к Паулин и Хлое до того, как узнал правду, а потом пришел в ярость от их жестокости к тебе и твоему отцу. Тогда я решил исправить несправедливость и вырвать Хаугтон из их цепких когтей. – В голосе Макса появилась нотка мрачного юмора. – Однако, спасая Хаугтон, который ты любишь всем сердцем, я действовал не совсем бескорыстно. Признаться, у меня был свой интерес…
