Надо было еще убрать постели, подмести и вымыть все кругом, так что было уже за полдень, когда Салли наконец уселась на заднем крыльце и могла сказать себе, что в доме все в порядке. В комнате Пэдди пахло дезинфекцией, но вид у нее был уже чистый и опрятный. На кровати лежали подушки и матрац Дика, свежие простыни и голубое с белым пикейное одеяло. Салли взглянула на утку, безмятежно сидевшую под дикой лозой. Великое дело материнский инстинкт, подумала она. Салли знала, что утка не сдвинется с места, пока не высидит утят, а это будет только на той неделе.
Калгурла ушла вскоре после полудня со свертком еды и своими старыми лохмотьями под мышкой. Салли поняла из ее слов, что Фред Кэрнс, должно быть, выгнал ее, но Калгурла решила вернуться обратно, боясь, как бы, придя в бешенство, он не обошелся дурно с Маританой.
— Фред Кэрнс — плохой человек, — сказала она, и лицо ее стало жестким и угрожающим.
Салли знала, что Калгурла права. О Фреде Кэрнсе ходила дурная слава: говорили, что он страдает припадками буйства. Он держал двух работников, которые будто бы искали для него золото на участке неподалеку от его палатки, однако ни для кого не было секретом, что на самом деле эти люди работали на обогатительной установке, которую Фрэд соорудил где-то поблизости.
Время после полудня тянулось медленно. Салли сняла с веревки высохшее белье, скатала и побрызгала то, что предназначалось для глаженья. Потом уселась на крыльце, залитом ярким солнцем, и занялась перешиванием своего черного шелкового платья, которое она собиралась надеть на свадьбу Дика. Она убеждала себя, что бояться уже нечего: скоро придет домой Том, а вслед за ним — Моррис и Дик. В это время из-за угла дома вышли двое мужчин. Они подошли так тихо, что Салли заметила их, только когда они заслонили ей солнечный свет.
— Сержант сыскной полиции Кейн и агент Смэттери из Комиссии по борьбе с хищениями золота, — отрекомендовался Кейн. — Прошу прощенья, миссис Гауг, но у нас ордер на обыск в вашем доме.
Салли сразу же узнала их. Высокий, худощавый, с выцветшими холодными глазами — это Кейн; он недавно прибыл на прииски и грозился начисто покончить с хищениями золота; а грубый, коренастый, похожий на крысу — Смэттери, самый ненавистный из полицейских. Про Кейна говорили, что он «невредный малый»: и за крупными мошенниками охотится, не только за мелюзгой.
Он, например, предал широкой огласке то обстоятельство, что два хорошо известных в городе коммерсанта сбывают банкам золото, якобы найденное на их участках, однако данных о добыче в министерство не сообщают, причем и полиция и министерство смотрят на это сквозь пальцы. Кейн высказывал даже подозрение, что полиция подкуплена; ему лично предлагали взятку в 200 фунтов стерлингов, чтобы он прекратил дознание. Говорили, что Кейн в немилости у начальства, что оно недовольно его чрезмерным рвением. Его предупредили, что воздух на приисках может оказаться для него вредным, если он будет и дальше вести свои расследования в том же стиле. Поэтому последнее время он интересовался преимущественно утечкой золота с крупных рудников. Этим делом до него некоторое время ведал Смэттери. У того были соглядатаи на каждом горизонте под землей и на каждой фабрике на поверхности, при этом он слыл человеком, отлично спевшимся с крупными жуликами. Во всяком случае, Смэттери никогда ни в чем не мешал им. Зато многие из тех, кто так или иначе становился его жертвой, потом клялись, что Смэттери мог получить улики против них только от одного из агентов Большой Четверки, которая таким образом расправляется с неугодными ей лицами.
Когда Салли увидела сыщиков, все, что говорилось про них в городе, промелькнуло у нее в голове, и она решила мужественно встретить испытание, призвав на помощь хладнокровие и здравый смысл.
— Что!? — воскликнула она лишь бы что-нибудь сказать. — Обыск в моем доме? Да за все время, что я живу на приисках…
— Мы выполняем приказ, — грубо перебил ее Смэттери.
— Раз вам приказано — пожалуйста, делайте свое дело. — И Салли в сердцах снова уселась на свое место. Что ни говори, а ноги у нее подкашивались. — Сами посудите, сержант Кейн, я крайне удивлена. В моем доме никто не мог дать для этого повода. Я убеждена, что тут какая-то ошибка.
