Итак, Джек Трефени сообщил о том, что рассказывал ему отец.
«Я не знал, что делать, — объяснял юноша. — Я бы против отца ни за что не пошел. А пастор Мелвил сказал, что я сам должен решать, как быть».
Газеты писали, будто Трефени слышал, как Коултер сказал юристу, мистеру Хайнзу, что все свое состояние он оставляет жене и ребенку. «Но, как я понял, вы обещали Трефени обеспечить также и его детей», — сказал мистер Хайнз. «Это Трефени выдумал», — ответил Коултер и предложил юристу выполнить его указания.
«Что ж, мистер Хайнз, — сказал потом Трефени юристу, — я все время поддерживал Била Коултера, а он под конец надул меня».
Фил Трефени дал в конце концов показание потому, что Коултер обманул его, не сдержав обещания обеспечить его детей, — так думали почти все. Заявление Трефени в основном совпадало с показаниями его сына и убедило жителей приисков, что в действительности все именно так и было.
И вот все это написано черным по белому и похоже на корявый рисунок, сделанный дрожащей, неопытной рукой, — он вскрывает всю беспомощность рисовальщика и, однако, он реален, ему веришь. После заявления Трефени, как сказал Динни, стал ясен характер его соучастников, и теперь все поняли, на ком лежит ответственность за убийство.
«Мы с Кларком были компаньонами в этом деле, — заявил Трефени полиции. — Он часто бывал там, когда я загружал руду в печь, а потом я возвращался с ним и, случалось, на другой день опять уходил, уже с Коултером. Или мы с Коултером шли и загружали руду и на другой день приходили и размельчали ее. Коултер почти всегда ходил со мной загружать руду в печь.
Мы сидели и толкли руду, и тут нас накрыли Питмен и Уолш. Коултер всегда говорил, что, если они нас найдут, нам придется убрать их. Я первый их увидел и сказал Коултеру: «Вон Питмен». А у куста стояло ружье. Коултер говорит: «Бери ружье». Я схватил его. Питмен закричал: «Не стреляй, Фил!» Он поднял руку, и тут я выстрелил. Питмен старался левой рукой вытащить револьвер из кобуры, а я бросил ружье. Я совсем не хотел никого убивать. Если бы я хотел, я бы мог убить. Оба ствола были заряжены.
Питмен двинулся на меня, и я побежал в сторону дороги. Не успел я отбежать немного, как услышал выстрел, но не остановился, пока не выбежал на дорогу. Коултер спросил меня, где патроны, я сказал, что в машине. Я видел, что Питмен ходит вокруг, но Уолша не видел. Я пошел подальше в заросли и услыхал еще два или три выстрела. Потом стало тихо. Коултер был у печей. Я подошел к нему. Он сказал, что Питмен умер, а Уолш жив, потом вытащил из кармана револьвер и куда-то пошел. Скоро раздались еще три выстрела, и Коултер крикнул мне, что покончил с Уолшем. Он хотел, чтобы я помог ему сжечь тела, но я отказался. Он сказал, что надо разрезать их на куски и сжечь, но я снова отказался, сказал, что не хочу в этом участвовать. Он смыл следы крови.
Мы приехали домой, и Коултер заставил Кларка поехать с ним. Кларк забрал мои штаны и башмаки. После Кларк сказал, что они пробовали сжечь трупы и под конец бросили их в шахту. Кларк сказал, что Коултер разрубил их на куски. Коултер всегда заставлял меня делать то, что ему было выгодно. Я говорил ему, что Питмен напал на наш след, а он говорил, что сумеет с ним расправиться. Он еще два года назад велел мне достать нож, пилу и топор и держать их под рукой, чтоб было чем искрошить шпиков, но я тогда не обратил на его слова внимания. Коултер все время хотел, чтобы я взял вину на себя. Он говорил, что у него денег много и он позаботится о моих детях… наобещал мне всего на свете — вот я и согласился».
Отвечая на заявление Трефени, Коултер сказал:
«Я никого не убивал. Бог покарает Трефени за его страшную ложь. Одному богу известна вся правда».
Его ссылки на бога никого не тронули.
Коултера и Трефени повесили. Коултер отбивался до последней минуты, а Трефени встретил свой конец с покорностью человека, которого смерть уже не страшит.
Население приисков долго не могло прийти в себя после этой трагедии. Но у нее был еще и эпилог — мрачный фарс, разыгранный Ивеном Кларком, который потребовал причитающееся ему вознаграждение. То, что это была цена крови, и то, что он сам едва не разделил судьбы своих сообщников, не помешало ему возбудить процесс против властей.
