Она была поражена, что Дик работает «простым рудокопом» и участвует в забастовке. Это унизительно и ужасно опрометчиво с его стороны, восклицала Эми. Что скажут ее друзья?
Дик думал, что, разъяснив ей причины и смысл забастовки, он завоюет ее сочувствие. Эми только пожала плечами — это ее не интересовало.
Она по-прежнему была в наилучших отношениях с управляющими рудниками и их женами — с людьми, которые делали все возможное, чтобы добиться поражения горняков. Дик сказал ей, что это ставит его в неловкое положение.
— Ты сам себя поставил в неловкое положение, — со злостью ответила Эми.
Она пришла в ярость, поняв, что все ее прежние друзья охладели к ней — жене бастующего горняка. Это означало, что она должна почти все время сидеть дома, скучать и хандрить.
— Бедняжка Эми, — печально говорил Дик, — ей очень обидно за себя и нестерпимо стыдно за меня.
Он изо всех сил старался примирить Эми с ее тяжкой участью, ухаживал за ней и баловал ее так, как никогда прежде, помогал ей по хозяйству, присматривал за Биллом, когда ей хотелось пойти в гости или на танцы. Салли восхищалась терпением Дика, его добродушием. Сынишка, как видно, вознаграждал его за недовольство и брюзжание Эми. Дик выглядел таким счастливым, когда играл с малышом. По вечерам он часто приезжал к Салли на велосипеде — при этом впереди него на велосипедной раме нередко восседал Билл.
Эми никогда не приходила с ними, поэтому Салли сама навещала ее, решив, что между ними не должно быть отчуждения. Но Эми была с нею холодна и сдержанна, как если бы Салли была случайной знакомой.
— Можно подумать, будто это я виновата, что Дик работает под землей, — возмущенно говорила Салли при встрече с Мари. — «Да что с тобой, Эми, скажи на милость, — спросила я ее, так меня рассердило ее поведение. — Тебя-то почему эта забастовка так волнует и огорчает?»
Салли поколебалась с минуту, потом продолжала:
— Знаешь, Мари, она курила и страшно важничала и кривлялась. «Не говорите мне о забастовке, — сказала она. — Меня просто тошнит от нее. Если Дик намерен ввязываться в такие дела, пусть не надеется, что я стану киснуть тут с ним всю жизнь. Теперь он никогда не найдет приличного места. Мои друзья считают, что он просто сумасшедший».
— Боже мой, — воскликнула Мари. — Что она имела в виду?
— Вот это и я хотела бы знать, — сказала Салли задумчиво, с тревогой в голосе. — Но тут как раз вошел Дик, и я не могла спросить ее.
Как-то в первую неделю забастовки Салли вышла рано утром за щепками для растопки и наткнулась на Калгурлу, скорчившуюся возле поленницы.
Калгурла сидела на корточках на земле и казалась издали просто грудой грязного тряпья. Она с усилием поднялась — рваная мужская шляпа скрывала ее лицо, но темные глаза под слипшимися ресницами блеснули, встретив взгляд Салли.
— Нашла его, Фреда Кэрнса, — пробормотала Калгурла.
Салли была озабочена судьбой забастовки, волнениями последних дней и не сразу сообразила, что это за имя и какое отношение оно имеет к Калгурле. Но она тут же вспомнила про смерть Маританы, как горевала тогда Калгурла, как исчез Фред Кэрнс, а детей Маританы отправили в государственные приюты… Потом Калгурла отыскала тело дочери в стволе заброшенной шахты. Теперь, очевидно, она выследила Фреда Кэрнса и собирается свести с ним счеты.
— Где же он? — спросила Салли. Интересно, подумала она, что станет теперь делать Калгурла.
У Калгурлы могут быть свои представления о правосудии. По ее понятиям, кто-нибудь из племени вправе разделаться с Фредом Кэрнсом ловко брошенным копьем. Но Салли слишком хорошо знала, что туземцы поплатятся за это. Калгурле и ее сородичам дорого обойдется убийство белого.
— Ходила кругом старого участка, — сказала Калгурла. — Там был большой крик. Два парня там работали. Говорили Фреду ходить к чертям — он не платил деньги. Фред говорит: «Пожалуюсь полиции». Парни говорят: «Жалуйся, висельник!»
— И он еще там? — спросила Салли.
— Уайя, — угрюмо насупившись, отвечала Калгурла. — Следила: солнце вставало — солнце садилось, солнце вставало — солнце садилось. Нашла на Пинджине.
