Врач сказал, что у него сердце пошаливает и он не должен переутомляться. У Морриса уже не раз бывали сердечные припадки и приступы внезапной слабости с тех пор, как работа под землей подорвала его силы. Салли понимала, что события последних лет — арест и тюрьма, война и смерть Лала — были слишком сильными потрясениями для его больного сердца. И в эти дни, когда он, безучастный ко всему и словно полумертвый, сидел в своем кресле на веранде, она была очень нежна и ласкова с ним. Нередко Моррис так и засыпал, сидя в кресле, и когда однажды, заснув, он больше не проснулся, это ни для кого не явилось неожиданностью.
В последнее время Динни всегда помогал Моррису одеваться и передвигаться по дому. Услыхав отчаянный крик Салли, он тотчас выбежал на веранду. Но Моррис был уже мертв. Динни сказал, что помочь ему ничем нельзя. Салли опустилась на колени подле отяжелевшего, неподвижного тела и заплакала. В эту минуту она оплакивала не только Морриса, но и всю их совместную жизнь, в которой было столько разочарований и горя.
В честь возвратившихся солдат устраивали вечера и танцы, их угощали в кабачках, политические заправилы обещали им и землю, и дома, и работу, оборотистые мошенники надували их, соблазняя возможностью легкого заработка, а предприниматели, связанные обещаниями, данными до войны, принимали их на прежнюю работу. Но скоро эти «благожелатели» заговорили о том, что с переходом промышленности на рельсы мирной экономики, то есть с переходом на производство менее доходной продукции, возникла необходимость сократить расходы, а солдаты-де плохие работники, им не хватает прилежания и исполнительности. «Многие из них вернулись с войны настоящими развалинами и психопатами, — заявляли эти «патриоты». — Они просто ни на что не годны, а воображают, будто мы еще должны делать им всяческие поблажки. Ведь они способны в любую минуту бросить работу и уйти, хлопнув дверью».
Первоначальные восторги по адресу возвратившихся солдат сильно поостыли к тому времени, когда вернулся Дик.
Салли едва узнала его. Он очень постарел, исхудалое лицо прорезали морщины, в темных глазах застыли боль и ужас, которые он пытался скрыть от тревожного взгляда матери, улыбаясь ей своей нежной, чуть лукавой улыбкой и, как всегда, пытаясь шутить.
В нем не осталось и следа от того красивого беззаботного Дика Гауга, который несколько лет назад женился на Эми Брайрли. Он ходил теперь, еле передвигая ноги в тяжелых солдатских сапогах, и так сутулился, словно привычка укрываться в окопах и таскать солдатское снаряжение вошла в его плоть и кровь. Голос у него огрубел, стал хриплым.
— Что ж, я все-таки уцелел, Салли моя! — сказал он небрежным тоном.
— Это самое главное, родной мой, — сияя от счастья, отвечала Салли.
— Не уверен, что Эми тоже так думает. — Дик говорил слегка запинаясь, точно не был уверен, что и как сказать. — Для нее, знаешь ли, было большим ударом увидеть меня таким потрепанным… Она-то ждала «раненого героя».
— Я думаю, на первых порах вам обоим трудновато будет снова войти в колею и привыкнуть к простой, будничной жизни, — поспешила заметить Салли.
— Ты не представляешь себе, как я мечтал именно о такой вот простой, будничной жизни, — устало сказал Дик. — Я думал, что она уже никогда не вернется. Это кажется совершенно невозможным, когда со всех сторон рвутся снаряды и каждый день кого-нибудь из друзей разносит в клочья. Мне до сих пор еще не верится, что я дома и все позади. До чего же хорошо в нашем маленьком домике с Эми и малышом — в раю и то, должно быть, во сто крат хуже.
Прежде чем приехать повидаться с матерью, Дик провел несколько дней с Эми в Котсло. Эми хотела, чтобы он вернулся туда и пожил еще некоторое время с ней на побережье. Но Дику не терпелось выяснить, возьмут ли его на прежнее место, и приняться за работу, как только его демобилизуют.
— Не по душе мне вся эта публика, которая вертится вокруг Эми, — с какой-то кривой усмешкой сказал он Салли. — Они, кажется, даже огорчены, что война кончилась. Только и говорят о том, как они тогда роскошно проводили время.
