Управляющий боялся своего строгого хозяина. Задумался бедняга, зачесал голову: где взять ему первоклассных мастеров? Всю ночь не спал, раскидывая мозгами. На утро приказал конюху Трофиму заложить тройку.
— Для барина? — спросил Трофим.
— Нет, для меня. В волость поеду.
С этого дня стал управляющий ездить из волости в волость. Побывал даже в Москве, но нужных ему мастеров нигде найти не мог, а которые подходящие находились, те наотрез отказывались строить чудо-машину, не можем, дескать.
Время шло. Управляющий в тревоге и спать перестал. Что ни день — новых ему коней подавай.
Трофим глядел на это дело, глядел и не сдержал своего гнева:
— Да что же это такое? Самодурство настоящее. Не дам больше коней! Хоть увольте — не дам! Лошадь, чай, не собака. Ухода требует, любви к себе.
Об этих словах доложили барину. Тот вызвал к себе конюха:
— Ты что же это, Трошка, позволяешь себе? С твоими ли куриными мозгами в мои дела соваться? Или в рекруты захотел, болван ты этакий?
Трофим боялся с Тринклером спорить, однако не стерпел на этот раз:
— Я, барин, не Трошка, а Трофим. Вышел из Трошкиного возраста.
— Скажите пожалуйста! Не много ли чести? — возмутился помещик. — Дурак ты этакий.
— Почему же я дурак?
— Да потому что конюх.
— Я грамоте обучен, барин. Библию читал и другие всякие книги, и никто меня дураком не считает.
— Все вы тут дураки, — окончательно рассвирепел Тринклер. — Только и годитесь, что в солдаты да в конюхи.
— Эх, барин, барин, — сокрушенно вздохнул Трофим. — Ученый вы человек, а говорите сущие глупости.
Эти-то слова более всего разгневали помещика. Обозвал он Трофима крещеной скотиной, выгнал со двора и приказал управляющему найти другого конюха.
Тут-то самая история и началась.
Остался Трофим без дела, и надумал он плести из лозы корзины всяких размеров и продавать их в Климове на базаре. Семья у мужика была великая, а надел земли малый, жилось впроголодь, оттого и пришлось заняться промыслом.
Ну и вот. Рубил он однажды лозу за Непутью. Сел перекурить, глядит по берегу, не спеша этак, идут два человека. Босые, но обувку при себе за плечами несут. И одеты во все несамотканое. Словом, не крестьяне, а вроде бы вольные мастера.
Окликнул их Трофим. Те подошли. Присели, закурили. Слово за слово, завязалась беседа. Рассказал Трофим, как его барин из конюхов выгнал, дураком обозвал, и о том, по какой причине весь этот скандал загорелся.
Посмеялись прохожие, посочувствовали Трофиму и пошли было себе дальше, но вскоре вернулись обратно.
— Послушай, любезный, — сказали они, — веди нас к своему барину. Смастерим мы ему чудо-машину, если хорошо заплатит.
— А не брешете?
— Какой нам резон врать? За обман денег не платят. Такие машины — по нашей части. И тебя, Трофим, в пай возьмем.
— Я-то вам зачем?
— Понадобишься.
— Чудно, — рассмеялся конюх, но мастеров все же к барину решил отвести.
Дорогой он спросил их:
— Отчего это вы не сразу, как я сказал, надумали согласиться?
— У нас много разных предложений, — ответили мастера. — Вот и пришлось сначала прикинуть, какое дело выгодней.
Так вот и нашлись нужные забарскому барину мастера.
Насчет оплаты никаких споров не возникло, потому как мастера заявили, что при хорошем питании и обхождении возьмут за все по божеским ценам.
Работа закипела. Комнату для машины выбрали самую подходящую — ту, что примыкала к гостиной, имела отдельный вход и, сверх того, потайную дверь. А кнопки всякие для управления договорились разместить в зале, чтоб на вечерах и балах барин сам мог включать чудо-машину. Управляющий с ног сбился, доставал в Стародуб-городе для мастеров разные провода и лампочки.
Наконец настал день, когда вспыхнули в зале разноцветные огоньки, будто загорелась рождественская елка. Барину прямо не терпелось подергать за рычажки, которых было целых пять. Но мастера не разрешали подходить к машине, потому что сборка была не закончена.
Главные свои дела мастера делали втайне, запирались в комнате, входили в неё и выходили через потайную дверь. Допускали к себе только Трофима, да и то не во всякое время.
В последние дни старый барин прямо-таки лишился сна. Не верилось ему, что машина заговорит. Но она была такая красивая, что признаться в своих сомнениях он боялся даже жене.
