Спросил мужика:
— Как зовут?
— Гена.
— А по отчеству?
— Иваныч.
— Ну что, Геннадий Иваныч, много намыл?
— Да нет, Дмитрий Матвеич, только начал.
Матвеич глянул на Пашку. Тот улыбался и смотрел в сторону. («Опять мной стращал, ну, Паша!»).
— Сколько дней-то: шесть или семь?
— Сегодня восьмой день.
— Сколько намыл?
— Да вот, грамм десять, — и Гена достал из кармана комочек фольги.
— Стоп, — сказал Матвеич, — давай камеру.
Паша тут же подхватил свою «Соньку», и началось документирование. Перед объективом Гена назвал себя (он приехал из поселка соседнего района за 140 километров на своем мотоцикле «Урал»), показал, как устроил запруду, проходнушку, затем вытащил из кустов замаскированные мхом лоток, лопату, показал, как промывал песок и добывал металл желтого цвета, похожий на золото (экспертиза потом покажет очень высокую пробу добытого драгметалла).
Посмотрев на почти счастливого Гену, Матвеич спросил:
— Геннадий Иваныч, а что не убежал, а сдался?
— Так я подумал сначала, что бандиты, испугался здорово, думал, что и грохнуть могут, а потом присмотрелся, вижу, что менты, то есть милиция, и вышел. Знаю, что здесь порядочные, бить не будут, да и мотоцикл жалко.
— Ладно, мотоцикл можешь спрятать понадежней — потом заберешь, но подумай, все ли отдал?
В заключение Гена снова достал комок фольги и развернул ее перед объективом. «Сонька» бесстрастно зафиксировала очень мелкие самородки, самый крупный из которых явно уступал в размерах спичечной головке.
— Да граммов восемь от силы, — прикинул Матвеич, — остальное где-то спрятал, за неделю не меньше пятидесяти граммов намыл.
Словно прочитав его мысли. Гена торопливо сказал:
— Я же только вчера мыть начал, а до этого обустраивался, охотился.
— Ну да, а ягоды не собирал? — съехидничал Пашка.
Переговорив в сторонке с Пал Палычем, Матвеич решил тщательный осмотр местности и избушки произвести завтра с утра, а сейчас ужинать, ну да и обедать. Витька постарался на славу, все уже было готово. Сели в круг вокруг брезентовой скатерти-самобранки, и ритуал повторился. Гена, явно стесняясь, сел в сторонке. Разливая водку, Матвеич строго посмотрел на Гену и коротко сказал:
— Кружку!
Гена смущенно заулыбался и начал было отнекиваться, но Пашка ткнул его локтем, и тот быстро подставил свою почерневшую кружку. Матвеич ливанул ему от души не меньше тройной порции. Придется вторую сегодня доставать, все-таки не зря ездили, да и Гену надо разговорить. К концу трапезы Гена пообещал подумать. На том и порешили. Ложась спать, его на всякий случай пристегнули наручниками к железной скобе, приваренной словно специально возле нар.
Утром, пока готовили чай. Гена отозвал Матвеича в сторону и, помявшись, сказал, что они сами ничего не найдут, но он выдаст золото добровольно и спросил, зачтется ли ему это в суде. Матвеич пообещал, что зачтется, конечно. Напившись чаю, все, кроме оставшегося сторожить машину Витьки, пошли к избушке. На этот раз, прикинув расстояние, Матвеич определил не меньше пяти километров. Подошли к избушке, и Пашка начал документирование. Осмотрели сначала снаружи: дрова, пила, ведро. Внутри как обычно: нары, столик, чурбан, чайник, кружка, ложки, вилка, кастрюля, соль, свеча, хороший деревянный пол-настил. Попробуй найти 50 граммов золота, а может, рядом, закопал под деревом или в дупло засунул. Где искать? Тайга большая. Но Геннадий Иваныч марку держал. Раскорячился и полез рукой под пол-настил, поковырялся там с томительную минуту и со смущенной улыбкой, распрямившись, подал почти в торжественной обстановке под бдительным оком «Соньки» и комментарий Пашки пузырек из-под «Дэты», в котором виднелась масса буро-желтого цвета. Прикинули, действительно около 50 граммов.
— Гена, это все?
— Обижаете, конечно. Я же добровольно.
— Ну ладно, не обижайся.
В этот же день вернулись к вечеру в РОВД. Гену закрывать в ИВС[2] не хотелось, и, взяв с него честное слово, Матвеич, нарушая все правила, отпустил его ночевать к какому-то знакомому, предварительно узнав его адрес.
Через определенное время суд рассмотрел дело и, учитывая обстоятельства и ходатайство РОВД, определил меру наказания в виде самого минимального размера штрафа, по тем временам можно сказать — копейки.
