– Не-ет, я был бы просто светским юношей. В некотором роде похожим на денди. – Он усмехнулся. – По крайней мере мне так кажется. – Теперь он откровенно смеялся над собой. – Не я один играю в денди, пока не встретят настоящих. – Он нарочито шумно вздохнул, волоски усов шевельнулись, угрожая втянуться в ноздри. – Такая же ошибка, как, например, – он задумался на миг, – как, например… Скажем, ты любуешься розовыми щечками и невинными глазками своей невесты. Ты заходишься от нежности – ах, перед тобой ангел, сошедший с небес. Но на деле все просто. – Он поморщился, а Шурочка заметила, как забравшиеся было в ноздри волосинки улеглись на место. Она испытала облегчение – у дяди всегда во всем порядок. – До крайности просто, моя дорогая. Ее отправляют в постель в девять, и ни минутой позже.
Шурочка вскинула брови.
– Однако. Значит, если меня уложить в постель в девять, то я тоже стану смотреть ангелом?
– Нет, не станешь. – Дядюшка позволил себе потрясти головой так энергично, что его шея, потершись о крахмальный воротник рубашки, покраснела.
– Значит, этого мало – просто лечь в девять? – озадаченно спросила Шурочка.
– Много. Чересчур много. – Он сделал паузу, не сводя глаз с племянницы. – Для тебя, – добавил он. – Тебя можно уложить в девять, если привязать к кровати.
Теперь они смеялись оба.
– Час веселый, настоящий, этот час один лишь твой, – пропел дядюшка свою любимую фразу из какого-то романса. Он словно подбадривал себя перед тем, как занести над своим лицом острую бритву. – Шурочка, я готов к утренней беседе.
Он брился возле мраморного умывальника с краном холодной и горячей воды, накинув на плечи длинное мохнатое полотенце, белоснежное, как яхта. Синие полоски по краям, три с каждого, подтверждали – все правильно. Такую белизну позволительно сравнить только с белоснежным парусом дорогой яхты.
Видения цеплялись одно за другое – и уже казалось, что этот мраморный умывальник и бронзовые, не начищенные, а надраенные до солнечного блеска краны не в московском доме. Он вместе с дубовыми бортами покачивается на игривых волнах теплого моря. Ах…
Дядюшка жил в Москве с таким же комфортом, как и за границей. Правда, здесь он не держал ни камердинера, ни мальчика. Зачем они ему? Если бы он осел здесь, то тогда… Правда, на эту зиму он задержался на Остоженке почти на всю. Обстоятельства, точнее, личные дела, вынудили.
Шурочка всякий раз с пристрастием оглядывала дом и видела, что дядюшка не просто так прогуливался по Лувру, по Дрезденской галерее, а также по другим сокровищницам мира. Дом он отделал по-европейски. Ковры, гобелены отменного качества и вкуса. Но особенно ей нравилась гармония, с которой устроен его кабинет. В нем есть все, что имеет отношение к его пристрастиям, – бронзовая головка сеттера, чучело совы, бивень кабана. А также мебель в технике маркетри, коробки с визитными карточками на полке. Каждая вещь дышала удовольствием от жизни.
Даже вот этот пуфик, обтянутый зеленоватой кожей, на который она так любит усаживаться с разбегу. Он сейчас пфыкнул, но не злобно. Он рад служить этому дому еще много лет. Его дядя привез из поездки по Индии, которую полюбил не меньше англичанина.
– Так что же, дядюшка? – подала она голос. Понятно, чтобы отвлечься от опасного дела, он позвал ее к себе.
За разговорами бритье наверняка проходит не так утомительно.
Если что и примиряло Шурочку с тем, что природа захотела видеть мужчиной брата Платошу, то именно эта процедура. Все остальное в мужской жизни, считала она до недавнего времени, ей подходило. Правда, некоторое время назад Шурочка по-иному взглянула на свою принадлежность к женской породе, как дядя говорил в шутку. Если бы она родилась мужчиной, то Алеше Старцеву пришлось бы родиться женщиной. Поэтому она больше не отягощала себя размышлениями на эту тему. Как вышло, так и будет. Другое дело – правильно распорядиться тем, что получила.
К тому же дядюшка утверждал, что нынче быть женщиной – это не значит ограничить себя тремя умениями: говорить на чужом языке, играть на рояле и танцевать.
– Не-ет, дорогая, – он крутил головой, продолжая начатый вчера разговор, держа на отлете руку с опасной бритвой, – ты пришла в этот мир познать его во всем многообразии.
