Можно постепенно привыкнуть к самым страшным мыслям и, хоть раз допустив их, находить в них даже известное удовольствие. С каждой минутой прекращение всякой борьбы становилось для Санчо всё более сладостным искушением. Всё равно гибель была неизбежна. Смерть могла прийти к нему с накинутой на шею проволочной петлёй. Это быстро. Санчо помнил, как недолго танцевал Буратино свою лебединую песню.
Смерть могла прийти с усталостью, голодом и жаждой, если бандиты замуруют их в этой комнате, похожей на могильный склеп. Это будет долгая и мучительная агония. Не лучше ли сдаться, упасть на колени, расплакаться?..
— Карта! — заорал Карабас. — У кого карта, маленькая паршивка?!
Он допрашивал Антонину, считая, что она сломается быстрее мальчишек. Но только он ошибался: леди-воительницу сломать было совсем не просто.
— Пошёл к чёрту, толстый дурак! Сначала научись хорошим манерам, а потом разговаривай с дамами!
— Что ты сказала?!
— Я сказала: дурак, толстый дурак. И глухой в придачу!
— Зяма! Обыщи эту дрянь!
Санчо засунул руку в карман и нащупал перочинный ножик, который всегда носил с собой, чтобы затачивать карандаш. Сознание того, что у него есть оружие, несколько успокаивало: во всяком случае, Зяме Дуремару он не покажется лёгкой добычей.
Пусть это был совсем маленький ножик, но его острое лезвие могло основательно ужалить. Санчо вытащил его из кармана и незаметно, за спиной, раскрыл лезвие.
Он почувствовал, что в его сердце снова просыпается Золотой Лев и что ему нечего бояться опасности. Может, и права была мама, когда говорила, что из любой ситуации есть выход. Главное — не бояться. И поэтому, когда Зяма, мерзко ухмыляясь, подошёл к Антонине и протянул к ней свои лапы, Санчо кинулся вперёд и вонзил лезвие ножика ему в плечо.
Зяма заорал от боли. Антонина, пользуясь ситуацией, пнула его изо всей силы по колену, потом ещё раз… На помощь Тоньке кинулся Макс. Он что-то закричал, а потом вцепился зубами в руку Дуремара. А Карабас схватил Макса за ноги и пытался оторвать от Дуремара…
Выход был открыт. Недолго думая, Санчо пулей выскочил за дверь и помчался по тёмным коридорам прочь. Он надеялся, что, если сумеет ускользнуть, бандиты ни за что не тронут его друзей.
Крики за его спиной не умолкали. Дверь распахнулась настежь. Из неё выскочил Зяма, в которого мёртвой хваткой вцепился Максим. Карабас сражался с Антониной — были слышны её боевые вопли и отчаянная ругань бандита. Друзья помогали Санчо как могли.
— Беги, Санька! — закричал Максим. — Зови на помощь! Быстрее! Я его долго не удержу…
Вся натура Санчо протестовала против спасения бегством вместо того, чтобы сражаться с преступниками до последней капли крови. Рыцарский долг и инстинкт самосохранения странно переплелись в его сознании. Но отчаянный крик Максима вернул его к реальности.
— Быстрее!
Санчо понял, что малейшее промедление подобно смерти. Он должен спастись, иначе погибнут все. Ошибкой было распутывать это дело без помощи дяди Гоши, и теперь приходится расплачиваться. Но рыцарь, настоящий рыцарь, всегда учится на своих ошибках.
А яростная ругань Зямы и крики Максима становились всё ближе: Великий Магистр не мог долго удерживать столь крупного и сильного противника. И Санчо побежал ещё быстрее.
Он мчался без оглядки. Зяма с трудом оторвал от себя Максима, швырнул его в руки Карабаса и бросился следом.
Санчо летел по коридору сломя голову. Но за своей спиной он чувствовал уже горячее дыхание Зямы-Дуремара. Преступник нагонял его, а выход был ещё далеко.
«Не успеть!» — подумал Санчо и круто свернул в боковой коридор, сообразив, что громоздкий преследователь по инерции проскочит мимо и вынужден будет потерять несколько драгоценных секунд.
Так и вышло. Зяма промчался мимо, а Санчо с удвоенной энергией побежал вперёд, лихорадочно оглядываясь в поисках хоть какого-нибудь укрытия. Но не успел он пробежать и нескольких метров, как вдруг оступился и, почувствовав у себя под ногами пустоту, рухнул вниз.
Он свалился на самый нижний, шестой, уровень и некоторое время лежал, оглушённый падением. В ноге пульсировала тупая боль. Видно, расшиб колено при падении. Санчо застонал, но не от боли — от обиды. Ему не удалось спасти друзей.
