* * *
— Наверное, они приняли нас за немцев, — рассказывал Уокер. — Не могли же они предположить, что в них стреляют сбежавшие военнопленные. Счастье еще, что у итальянцев были автоматы. Так или иначе, но пулемет заткнулся.
* * *
Потом они подождали несколько минут, стоя на середине стремительного ледяного потока, не решаясь двинуться. Минут через пять Альберто негромко спросил:
— Синьор Уокер, вы живы?
Уокер с трудом встал и очень удивился, обнаружив, что все еще сжимает так и не выстрелившую винтовку. Его левая нога онемела и замерзла.
— Все в порядке, — ответил он.
Курце перевел дыхание и скомандовал:
— Ладно, пошли… Только тихо.
Они добрались до противоположного берега и, не передохнув, поспешили вверх по склону горы. Вскоре нога Уокера разболелась, и он начал отставать. Альберто возмутился:
— Нужно торопиться, склон надо перейти до рассвета.
Уокер сдерживал стон, когда ступал на левую ногу.
— Меня задело, — сказал он, — думаю, что задело.
Шедший впереди Курце спустился к ним и раздраженно спросил:
— Magtij,[2] давайте живей, что вы тянетесь?
— Совсем плохо, синьор Уокер? — спросил Альберто.
— Что случилось? — Курце не знал итальянского.
— У меня пуля в ноге, — наконец признался Уокер.
— Этого только не хватало, — вздохнул Курце. На фоне ночного неба его фигура виднелась темной заплатой, но Уокер разглядел, что от нетерпения у него дергалась голова. — Мы должны добраться до партизанского лагеря затемно.
Уокер переговорил с Альберто, а затем перешел на английский.
— Альберто сказал, что здесь недалеко. Если свернуть направо, есть место, где можно спрятаться. Он считает, что кто-то должен остаться со мной, пока он сходит за подмогой.
— Я пойду с ним, — Курце аж зарычал. — А второй итальянец побудет с тобой.
Они двигались вдоль горного склона и вскоре оказались в узкой расселине. Низкорослые деревья создавали небольшое укрытие, а под ногами было высохшее русло реки.
Альберто остановился.
— Сидите здесь, пока мы не вернемся. И не вылезайте из-за деревьев. Постарайтесь как можно меньше двигаться.
— Спасибо, Альберто, — сказал Уокер.
Несколько коротких слов на прощание, и Альберто с Курце исчезли в темноте. Донато устроил Уокера поудобней, и они приготовились пережидать ночь.
Для Уокера это было тяжелое время. Болела нога, и он очень замерз. Они оставались в ущелье весь день, а к следующей ночи Уокер стал бредить, и Донато с трудом утихомиривал его.
Когда наконец пришла помощь, Уокер был без сознания. Очнулся он в комнате с побеленными стенами. Всходило солнце, и у постели, где он лежал, сидела маленькая девочка…
* * *
Уокер внезапно замолк и посмотрел на свой пустой стакан.
— Выпьем? — поспешил предложить я.
Уговаривать его не пришлось, и я заказал еще пару порций.
— Значит, так вы и выбрались, — сказал я.
Он кивнул.
— Да, так оно и было. Господи, как было холодно в те две ночи на той чертовой горе. Если бы не Донато, я бы умер.
Я спросил:
— Итак, вы были спасены. Но где же вы оказались?
— В партизанском лагере высоко в горах. Партизанское движение тогда только создавалось, по-настоящему оно заработало, когда немцы начали укреплять свою власть в Италии. Немцы были верны себе — вы же знаете этих наглых ублюдков, — а итальянцам это не нравилось. В общем, партизаны не могли не появиться. Местные жители их поддерживали, и вскоре партизаны даже могли проводить крупномасштабные операции. Конечно, все они были разными — от бледно-голубых до ярко-красных. Коммунисты ненавидели монархистов, монархисты ненавидели коммунистов, ну и так далее. Группа, в которую меня занесло, состояла из монархистов. Там я познакомился с Графом…
* * *
Графу Уго Монтепескали ди Тоди в то время перевалило за пятьдесят, но выглядел он моложе и был еще полон энергии. Смуглый, с орлиным носом, с короткой седеющей бородкой, раздваивающейся книзу на два воинственных рога. Его род считался древним уже в эпоху Возрождения, так что аристократом он был до мозга костей.
Поэтому он и ненавидел фашизм, ненавидел выскочек правителей с их претензиями, коррупцией, с их липкими загребущими руками. Для него Муссолини всегда оставался посредственным журналистом, который преуспел в демагогии и держал короля фактически под арестом.
