У парадного входа еще существовал фонтан, но осенью из него забыли спустить воду — его мраморная облицовка растрескалась, и весь он был полон льда. На том месте, где когда-то стоял дом, высилась большая груда щебня, камней и черепицы — это все, что осталось от крыши, стен и колонн. Они в самом деле снесли бульдозером весь дом, как и предсказывал Беллароза. Но был ли это акт мести или обыкновенное желание застройщика избавиться от белого монстра, занимавшего слишком много места, я не знал, да и не мог знать.
Было воскресенье, ниоткуда не доносился шум строительной техники, нигде не виднелось ни души. Стояла глубокая тишина, как бывает зимним вечером, когда слышно, как похрустывает ледок под ногой и поскрипывают деревья, раскачиваемые ветром. Я мог бы также признаться, что мне в какой-то момент послышался топот копыт по мерзлой земле, но это было бы неправдой: я всего лишь на мгновение вспомнил о наших с Сюзанной зимних прогулках верхом.
Мне подумалось также о январе прошлого года, о черном «кадиллаке», который стоял здесь или же не стоял, и о человеке, которого я то ли видел, то ли нет. И я понял, что, если бы он не потерялся в тот день и не набрел бы случайно на это место, все могло бы быть сегодня по-другому, скорее всего, лучше, так как худший вариант и представить себе трудно.
Что касается смерти Белларозы, то я до сих пор не мог разобраться в чувствах, которые она у меня вызвала. В первые мгновения я испытал огромное облегчение, почти радость, если честно. Ведь этот человек доставил мне столько горя, он кроме всего прочего соблазнил мою жену (или все у них было по-другому?), и его смерть решала для меня множество проблем. Даже вид его мертвого тела, распростертого на полу, полуголого, залитого кровью, не вызвал у меня никаких чувств. Но теперь, спустя некоторое время, я вдруг ощутил, что мне начинает его не хватать, что он ушел навсегда, что я потерял друга. И все-таки, как я уже упоминал, я до сих пор испытывал смешанное чувство.
Возле кучи строительного мусора я заметил четыре длинных, сколоченных из досок ящика и, приглядевшись, понял, что в них лежат четыре колонны из Карфагена, уже готовые к отправке, не знаю, правда, куда. Ясно, что не обратно в Карфаген — скорее всего, на строительство дома другого богатого человека или в музей; а может быть, правительство конфисковало их за долги и они будут Бог знает сколько времени валяться забытыми на каком-нибудь складе.
Я продолжал прогуливаться, обходя гору мусора и направляясь к заднему двору усадьбы. Вокруг повсюду виднелись кипы сложенных стройматериалов, строительная техника. Я заметил столбики с привязанными к ним веревками, их было множество, они напоминали зажимы, которыми обозначили края огромной раны.
Я прошел дальше и увидел, что уже заложены фундаменты около полусотни новых домов, и, хотя строители пощадили большинство деревьев, ландшафт безвозвратно переменился, по земле протянулись газовые и водопроводные трубы, воздух пересекли провода, а часть дорожек была уже забетонирована. Еще несколько сотен акров земли перешли из природного состояния в ведение пригорода, и сотни новых людей готовились сейчас к переезду на новое место. Они должны были прибыть сюда со своими проблемами, со своими назревающими разводами, с их жаровнями на пропане, с их почтовыми ящиками с номерами, со своими надеждами на то, что на новом месте им будет лучше, чем на старом. Американская мечта, как вы понимаете, постоянно нуждается в новых землях.
Поместье Стенхоп Холл также застраивалось, и несколько домов уже были почти готовы; их построили из дерева и теплоизоляционных плит с застекленными крышами, с огромными гаражами и с системами кондиционирования воздуха. Надо признать, довольно неплохо, но, с другой стороны, и ничего хорошего.
Главный дом, как и предполагалось, был целиком продан какой-то японской фирме, но я ни разу не видел японцев, бегающих по дорожкам или делающих гимнастику на поляне перед домом. Вокруг особняка и в нем самом было так же пустынно, как и в прошедшие двадцать лет. В баре «Макглейд», где я в последнее время провожу свои вечера, прошел слух, что японский народец собирается разобрать дом по камешку и отослать в Японию, чтобы там восстановить его. Правда, никто в «Макглейде» не может объяснить, зачем им это нужно.
