Допив свой кофе в гостиной, я вновь отправился в спальню и набрал номер Сюзанны.
— Привет, — сказал я.
— Привет.
— Мне придется на несколько дней задержаться в городе. Я звоню, чтобы ты знала и не беспокоилась.
— Я поняла.
— Спасибо, что передала мне вещи.
— Не за что.
— И все равно спасибо. — Когда муж и жена переходят на этот бесстрастный тон, можно подумать, что они совершенно чужие друг другу, и, наверное, это так и есть на самом деле.
— Ты прочитал мою записку? — спросила Сюзанна.
— Записку?.. Ах да, конечно.
— Джон…
— Да?
— Нам надо серьезно поговорить.
— О записке?
— Нет, о нас.
— Не о нас, Сюзанна, о тебе.
— А что говорить обо мне? — промолвила она после паузы. — Неужели ты обо мне беспокоишься?
— Ты звонила мне вчера вечером? — спросил я. — Мы с тобой разговаривали?
— Нет.
— Значит, мне это приснилось. Но сон был так похож на правду, Сюзанна. Наверное, мое подсознание хотело мне сказать что-то важное. Что-то, что я уже знал, но боялся признаться себе в этом. С тобой такое случалось?
— Наверное.
— Так вот, во сне я понял, что у тебя роман с Фрэнком Белларозой.
Ну вот, я и сказал это. Она какое-то время молчала, потом спросила:
— Так ты поэтому в плохом настроении? Потому что тебе приснилось, что у меня роман с Фрэнком Белларозой?
— Я думаю, это был не сон. Это было прозрение. Именно это тревожило меня уже много месяцев, Сюзанна, и именно это отдалило нас друг от друга.
В трубке повисла тишина, потом Сюзанна сказала:
— Если ты начал что-то подозревать, Джон, тебе следовало сразу выяснить, справедливы ли твои подозрения. Вместо этого ты встал в позу. Ты сам для себя решил, что непременно должен стать адвокатом мафии, ты оттолкнул от себя всех друзей, всю семью. Возможно, в том, что случилось с нами, ты виноват не меньше, чем я.
— Я в этом не сомневаюсь.
И снова наступила тишина, никто из нас не хотел возвращаться к разговору о супружеской измене. Но разговор начат, и его следовало закончить.
— Итак, да или нет? Скажи мне.
— Тебе приснился дурацкий сон, — ответила она.
— Хорошо, Сюзанна. Если ты даешь такой ответ, я его принимаю, так как ты никогда не лгала мне.
— Джон… нам надо поговорить об этом… не по телефону. Мы наверное, очень много скрываем друг от друга. Ты знаешь, что я никогда не сделаю ничего, что могло бы причинить тебе боль… я так сожалею, что ты носил эту тяжесть все эти месяцы… ты же такой хороший, ты мой единственный. Я это теперь поняла и не хочу тебя терять. Я люблю тебя.
Это звучало так слезливо-сентиментально, было так совершенно непохоже на Сюзанну, что смахивало скорее на искреннее признание в супружеской неверности или, вернее, на мольбу о помиловании. Мне от этого стало очень не по себе: сердце билось как сумасшедшее, а во рту пересохло. Если вам доводилось когда-нибудь уличать свою жену в супружеской измене, вы поймете мое состояние.
— Ладно, поговорим, когда вернусь домой, — наконец промолвил я и повесил трубку. Я остался сидеть, тупо уставившись в одну точку, должно быть, ожидая, когда она перезвонит, но телефон молчал.
Вы должны понять, что до моего появления в суде и последовавшей за этим атаки со стороны прессы я не был готов к обсуждению отношений между Белларозой и Сюзанной. Но теперь, распрощавшись со своей прошлой жизнью и снова обретя себя, я созрел для того, чтобы выслушать мою жену на предмет ее шашней с Фрэнком Белларозой. Более того, я все еще любил Сюзанну, был согласен простить ее и начать все сначала, поскольку, если можно так выразиться, мы оба спутались с Фрэнком Белларозой. И Сюзанна была права, когда говорила, что в случившемся я виноват так же, как и она. Однако Сюзанна еще не была готова рассказать мне, что на самом деле произошло между ними, но и ему пока не решалась сказать, что их отношения закончились.
Поэтому, не получив от нее признания, я оставался пока в подвешенном состоянии мужа, который подозревает, что ему наставили рога, но не уверен, было ли это на самом деле, и потому не может пока требовать развода или простить свою неверную жену, а просто вынужден делать вид, что ничего не произошло. Одним словом, такой муж превращается в дурака.
