— На твоем месте я оставил бы «Ролекс» дома, Фрэнк.
— Да?
— Да. Некоторым простительно носить такие часы. Тебе — нет. Купи себе часы спортивного фасона. А из обуви — лучше мокасины или «доксайды». Знаешь, как они выглядят?
— Конечно.
Вряд ли он знал, мне кажется. Я прикончил свой мартини и подозвал Чарли, обойдясь без щелканья пальцами. Заказал еще порцию.
— И шерри для этого джентльмена.
— Джентльмен предпочитает зеленый или красный шерри, сэр? — Чарли обратился с вопросом ко мне, словно я привел с собой на поводке бульдога и заказывал ему миску молока.
— Красного! — пролаял Беллароза.
Чарли исчез в одно мгновение.
В зале появились женщины, они пришли к своим мужьям или присели за столиками в ожидании супругов. Я приметил Бэрил Карлейль — она была, как всегда, со своим мужем, черт-знает-как-его-зовут. Она сидела ко мне в профиль, и я разглядывал ее, пожевывая пластмассовую трубочку для коктейлей. Хорошая баба. Бэрил повернулась ко мне, и мы обменялись взглядами, в которых можно было прочесть: «Ну что, не продолжить ли нам наши игры?»
Беллароза тоже покосился на Бэрил, затем на меня.
— О, да здесь попадаются стоящие экземпляры. Мне кажется, эта уже готова с тобой на все.
Я был рад, что он подтвердил мои предположения, однако на всякий случай сообщил ему:
— О сексе тут не говорят.
Он улыбнулся.
— Не говорят? А о чем же говорят? О деньгах?
— Мы говорим о бизнесе, но никогда о деньгах.
— Как же это?
— Это не так легко, верно. Послушай, Фрэнк, мне нужен адвокат — специалист по налогам. Не тот, который был у тебя, когда ты загремел за решетку, а тот, благодаря которому ты сейчас на свободе.
Напитки были доставлены, Беллароза помешал вишенкой в своем бокале, затем положил ее в рот.
— Мне нужен твой налоговый адвокат, — поторопил я его с ответом.
Он медленно жевал свою вишню.
— Адвокат тебе не нужен. Адвокаты необходимы, когда дело доходит до суда. А тебе нужно разобраться с этим делом еще до суда.
— Согласен. Но как?
— Прежде чем ответить на вопрос «как», надо ответить на вопрос «почему».
— На вопрос «почему» я ответ уже знаю. Я не собираюсь расставаться с тремя сотнями тысяч долларов и идти в тюрьму на несколько лет. Вот тебе «почему».
— Но ты не понимаешь «почему». Почему ты не хочешь всего этого?
— Потому что я не собирался никого обманывать.
— Вот этого не надо, парень.
Я пожал плечами и принялся за свой мартини. Я осмотрелся кругом, чтобы оценить сложившуюся обстановку. Кто-то сразу отводил взгляд, а некоторые, и в их числе Мартин Вандермеер и отец Хеннингс, посмотрели мне прямо в глаза недобрым взглядом. В противоположность им Бэрил подарила мне улыбку, она словно давала мне понять, что мы с ней можем начать все сначала. У меня было такое чувство, что возбуждение Бэрил объяснялось в первую очередь тем, что рядом со мной сидел мистер Беллароза. Бэрил из тех женщин, которые, даже находясь в браке, не прочь побаловаться со шпаной. По-моему, я был для нее сейчас воплощением ее идеалов — что-то вроде гангстера с дипломом.
Я снова взглянул на Белларозу. Видимо, мы зашли в тупик, мне предстояло отыскать ответ на вопрос «почему». Я попытался припомнить некоторые положения философии Фрэнка, изложенные им в «Альгамбре». Наконец я сказал:
— Новак сам имеет против меня зуб, вот почему. Я переспал однажды с его женой и оставил ее в горах в Кэтскилле одну во время снежной бури.
Беллароза улыбнулся.
— Вот теперь ты ближе к истине. — Он взял из вазочки горсть отвратительного сухого печенья и отправил его в рот. Я собирался как-то пожаловаться администрации клуба на это безобразие с печеньем, но с этого вечера мне, видимо, придется воздерживаться от любых жалоб.
Беллароза проглотил печенье и заговорил:
— О'кей, давай теперь я расскажу тебе, как я все это представляю. В этой стране все болтают о демократии, а, по-моему, тут идет бесконечная классовая борьба. Не веришь? Поверь, приятель, это так. Вся здешняя история — это история борьбы трех классов: высшего, среднего и низшего. Мне об этом рассказали еще тогда, когда я учился в Ла Саль. Ты понимаешь, что имел в виду мой учитель истории, когда говорил про эти вещи?
