Костя Меркулов нервно протирал очки: сторонник чести и верности в отношениях между мужчиной и женщиной, он с трудом выдерживал этот монолог. Турецкому стало его жаль, и он решил прервать Марину, которая, кажется, и далее готова была описывать нестандартные отношения в своей семье:
— Марина, мы бесконечно ценим вашу откровенность касательно, кхм, личных вопросов, но, полагаю, она вряд ли пригодится в данном случае. Мы предполагаем, что убийство вашего мужа связано с одним из дел, которые он вел в последнее время. Если вы делились друг с другом юридическими соображениями, было бы как нельзя более кстати, чтобы вы вспомнили…
— Вы имеете в виду «Золотой архипелаг»? — Марина была истинным юристом и просекала суть с полуслова.
— Что вы сказали?
— Я сказала, что Игорь держал меня в курсе событий, разворачивающихся вокруг дела о споре двух фирм за «Золотой архипелаг», то есть золотую подмосковную землю. Он так это называл. Все несчастья начались с того, что ему предложили выступить против Акулова, главы «Русского земельного фонда»… Впрочем, Игорь говорил не очень лестно не только о господине Акулове, но и о своей клиентке Ганичевой. Эти господа стоили друг друга.
Буквально за неделю до нападения на Игоря он рассказал Марине о том, что к нему ищет подходы Акулов, используя его профессиональные и личные контакты с известным адвокатом Каревой. Последняя встретилась с Игорем в загородном ресторане и попросила о содействии в арбитражном споре. Только зато, чтобы Лейкин вел пассивную позицию в этом процессе, она, вернее Акулов, предложила ему сумму в полмиллиона долларов! Естественно, Лейкин отказался. И при повторной встрече в суде Карева опять стала уговаривать Лейкина объединиться против Щучки Ганичевой, которая заглотала уже пол Московской области, нужно умерить ее злобный аппетит! На это раз Карева от имени Акулова предложила Лейкину шестьсот тысяч долларов.
Игорь наотрез отказался. Именно в эти дни их телефон не умолкал. Звонили какие-то явно уголовные типы. Серьезно угрожали расправой: Игорю, жене, дочери, внучке. Вперемежку с угрозами назывались мощные суммы денег за склонение головы, за переход в лагерь Акулы. Требовали документы. Эти важные документы Игорь никогда не оставлял в конторе, всегда носил в своем объемном итальянском портфеле.
Последний звонок утром того злополучного дня был от самого Акулова. Он спросил: «Отдашь документы?» Игорь ответил: «Нет». Акулов сказал: «Тогда пеняй на себя», — и отключился.
Воспоминание о тех драматических днях как-то смягчило Воронину, правда, при этом лишило остатков красоты. Складки, ведущие от крыльев носа к уголкам рта, которые буквально на глазах стали глубокими и черными, сделали ее более похожей на традиционную вдову.
— Уж вы простите, что я с ходу начала вас грузить нашими с Игорем семейными сложностями, — печально улыбнулась она. — Просто я представила, какие мне могут задавать вопросы, и попыталась их предупредить. А возможно — ой, какие глупости! — на самом деле хотела по-бабьи раскрыть душу. Понимаете, такая трагедия, и совершенно не с кем поделиться…
— Смерть Игоря — огромная трагедия и для нас, — прочувствованно завел Турецкий, но Воронина с досадой перебила его:
— Да нет, я не о том! Смерть — это еще не трагедия, все мы смертны. А трагедия в том, что… Ну вот представьте: жил на земле человек. Не самый плохой человек, уж вы мне поверьте. Не убийца, не пьяница, в своей области отличный специалист. И вот умер он, и что после него осталось? Грязное белье. Куча грязного белья. Ничего, кроме грязного белья!
— Ну это уж вы чересчур, Марина, — Костя был шокирован. — Не забывайте, что от Игоря у вас осталась дочь…
— Которой отец давно не был нужен. Вообще, мне кажется, взрослым детям родители не нужны. У меня иногда такое чувство, что, если бы родители кончали самоубийством по достижении детьми совершеннолетия, дети были бы довольны. Возможно, и мир был бы лучше — честнее, по крайней мере… Ну-ну, простите, снова я вас гружу! В общем, рассказала все, что знала. Больше как будто бы поделиться нечем. Если еще что-нибудь вспомню или появятся новые факты, непременно свяжусь с вами. Перед выходом из кабинета Марина Воронина обернулась: