Золотой архипелаг - страница 73

Неискушенному следователю Михаилу Базарову показалось странным то, что Турецкий не столько интересуется происшествием, сколько озабочен нынешним состоянием потерпевшего Грибова. И не столько состоянием его здоровья, сколько его охраной. Однако со стороны Турецкого все было логично. Покушавшиеся и с ним могли поступить, как и с Лейкиным, добить его прямо в больнице. Зато теперь остерегаться повторного нападения на Грибова не стоило: Слава Грязнов и его ребята свое дело знают.

Пожалуй, новое покушение было бы желательно: помогло бы изловить с поличным тех, кто так куролесит!

Следователь Ромов, расследующий дело об убийстве адвоката Игоря Лейкина, не дремал. Словно пылесос новейшей конструкции, он с утра до ночи проутюживал весь персонал Института нейрохирургии имени Бурденко, в котором скончался Лейкин. При этом выяснились наводящие на размышление вещи.

Прежде всего Миша уделил внимание возможностям проникнуть в отделение. Возможности эти оказались крайне ограниченны, точнее выражаясь, для посторонних их не было совсем. Единственный вход на территорию охранялся человеком, сидящим в полосатой будке, и охранник клялся и божился, что в тот вечер никто мимо него не проникал. А после полуночи он вообще запер ворота, и, если только убийца не птица, попытка перебраться через украшенный колючей проволокой забор была бы для него сопряжена с грандиозными трудностями.

Далее, что касается корпуса, где лежал Лейкин, то туда никто не мог бы пробраться, не повстречавшись с вахтером. Дежуривший в роковую ночь вахтер, пожилой, но крепкий майор-отставник, был вооружен и страдал бессонницей. Он руку давал на отсечение, что не засек ни одного постороннего. А то посторонний не ушел бы как пить дать!

Таким образом, круг подозреваемых сужался до медиков, по долгу службы находившихся в ту ночь в корпусе. Классическое убийство из детектива Агаты Кристи: в замкнутом помещении, с ограниченным числом действующих лиц. Конечно, можно было бы подозревать больных. Но, бегло прогулявшись по отделениям сверху донизу, листая истории болезней и вглядываясь в лица пациентов, то перекошенные самым причудливым образом, то с отсутствующим выражением, то лишенные даже проблеска мысли, следователь Ромов вздохнул и решил для себя, что подозревать этих людей, не все из которых были вполне похожи на людей, начнет в последнюю очередь. Если поиски убийцы среди медицинского персонала не дадут желаемых результатов.

Подозреваемой номер один среди медперсонала стала, само собой, Алла Коледова, любительница подремать на дежурстве. Но Алла, прижимая к груди учебник общей хирургии, который навел на нее тот роковой сон, давно успела отрыдаться и излагала события четко, последовательно и осмысленно. Да, она уснула. Было, наверное, около половины первого — двух часов, а может, позже, но, во всяком случае, не раньше. Проснувшись, она обнаружила, что больной не дышит… то есть что аппарат ИВЛ перестал за него дышать. В панике Алла бросилась реанимировать больного Лейкина, но все ее усилия оказались тщетны. Тогда она вызвала дежурного врача. В маленькой версии Аллы Коледовой не наблюдалось видимых изъянов. Кроме того, трудно было бы вообразить, что человек, совершивший убийство, станет навлекать на себя такие подозрения, а не постарается с помощью медицинских познаний обставить дело как-то понезаметнее с точки зрения окружающих. Ромов сделал в своем блокноте заметочку, что Алла Коледова, студентка Московской медицинской академии, по всей видимости, действительно заснула на дежурстве, вот и все.

Максим Иванович Плотников, дежурный врач, подтвердил показания Аллы Коледовой. К больному он был вызван в пятнадцать минут четвертого, время смерти в истории болезни поставил: 03.05. Установив, что аппарат ИВЛ выключен из розетки, немедленно связался с милицией и с профессором Сорокиным, который, насколько известно Плотникову, уделял этому пациенту особое внимание. Причем как раз примерно за минуту до вызова Плотников подумал, что ночка выдалась спокойная, никого не пришлось реанимировать, никто не распсиховался, никто не врезал дуба, вот бы еще до утра так дожить. Получается, сам себе накаркал… «Ну, ясное дело, в нейрохирургии как на фронте, вечные неожиданности: то разрыв снаряда, то окопная болезнь!» — разоткровенничался Максим Иванович. В возрасте на вид эдак от тридцати до сорока, хамоватый, с впалыми щеками, поросшими синевато-черной щетиной, и с мешковатыми веками, доктор Плотников не внушил Ромову доверия, но и подцепить его пока было не за что.