Золотой архипелаг - страница 68

Поверхностно прочесав в этот вечер литературу, ничего стопроцентно сходного со своим (всего лишь предполагаемым!) случаем Турецкий не нашел. Галлюцинации говорили скорее за психоз, привычка тщательно мыть руки — скорее за невроз. Кстати, что касается мытья рук, Александр Борисович обнаружил, что здесь у него был собрат — Николае Чаушеску, страдавший патологической боязнью инфекций. Тоже о чистоте рук заботился. Румынский диктатор даже в Англию велел везти для него специально простерилизованное и запакованное нательное и постельное белье… Однако жизнь его прервалась не от заразной болезни, а, как известно, в результате расстрела. Наглядная иллюстрация тщеты усилий человеческих.

От описания привычек Чаушеску Александр Борисович внезапно повеселел. Чаушеску боялся инфекций, а умер насильственной смертью. Ему, Турецкому, постоянно грозит насильственная смерть, но он ее не боится… Ну, принимает, когда надо, меры предосторожности, но чтобы какие-то страхи по этому поводу были — совсем нет. Боится же он… вот сумасшествия — да, пожалуй, боится. А не надо бояться! Пример Чаушеску если что-то и доказывает, то, пожалуй, одно: в жизни случается обычно совсем не то, чего боишься. А что на самом деле в ней случается, того ни предугадать, ни подготовиться к этому нельзя. Мораль: навязчивые страхи только отягощают жизнь, но не несут никакой полезной функции. Поэтому Турецкий дал себе слово избавиться от страха перед сумасшествием. Лечиться для этого совсем незачем. Волевым усилием запретить себе втягиваться во всю эту дурь, вот и все.

А с мытьем рук — полная чепуха! Где и кем предписаны нормы, сколько времени допустимо расходовать на то, чтобы помыть руки? Просто Ирка начиталась психиатрической литературы и стала пристальнее приглядываться к окружающим, выискивая у них симптомы душевных расстройств. А самым удобным объектом наблюдения для нее стал муж, что и требовалось доказать. Может, у Сашиных коллег этих мелких симптомов еще больше, но у них нет жен, увлекающихся психиатрией, и поэтому никто не подозревает их в клинической ненормальности…

— Ира! — крикнул Саша, влетая в спальню. Его встретили распахнутые глаза жены, на дне которых высвечивалось: «Неужели ОНО?» Турецкий не сдержался, чтобы не поморщиться.

— Что с тобой, Сашенька?

— Ничего, — медленно и раздельно произнес Турецкий. — Со мной — ровным счетом ничего. А вот с этими так называемыми «галлюцинациями», которые от меня на Горбушке улизнули, будет «чего». Дай срок, я их поймаю и тебе предъявлю.

О Чаушеску Ирине он рассказывать не стал. Она бы не поняла. Еще решила бы, пожалуй, что это новый симптом…

Где же был Иван Андреевич Бойцов? Где он был в то время, когда в Горки Ленинские приехала шикарная «БМВ» с не менее шикарной адвокатессой за рулем? Дом Бойцова располагался поблизости от конторы «Заветов Ильича», как получилось, что он никого не встретил и не заметил тем поздним, по деревенским меркам, вечером?

Иван Андреевич дал следователю Власову логичные и последовательные показания. В половине девятого он уже лег, потому что назавтра собирался пораньше встать: у председателя колхоза хлопот немало. Лада и сынишка ничего видеть не могли, потому что они еще днем отправились в другой конец Горок Ленинских, к родителям жены, там и заночевали, о чем он был предупрежден заранее. Как председатель колхоза, он не представляет, ради чего бы такая солидная и состоятельная женщина, как убитая Елизавета Карева, потащилась вечером среди зимы в наши родимые Палестины, в эдакую заснеженную глушь. Нет, к сожалению, рад бы помочь, да нечем.

Все это выглядело вполне логично и убедительно. Все это имело облик чистейшей истины. Если не считаться с одним крохотным обстоятельствам: излагая свою версию того рокового вечера, Бойцов лгал. Лгал уверенно и спокойно, лгал, глядя в лицо следователю прямым и честным взглядом (и при этом неуместно размышляя на тему, что заставляет следователя брить голову: мимикрирует под бандита или стремится скрыть раннюю лысину, — в его-то возрасте?). Иван Андреевич, правдивейший человек, говорил неправду считаные разы в жизни, и лишь тогда, когда был полностью убежден, что поступает правильно. Считал он себя правым и в этот раз.