— Я так и предполагала, — Ирина трагически воздела к потолку свежевымытую тарелку, с которой стекала вода. — Ты избегаешь серьезных разговоров. Ты защищаешься от анализа своих проблем чем угодно — работой, усталостью, голодом… Но в следующий раз я заговорю с тобой об этом, когда не будешь голодным и усталым, и ты скажешь: «А зачем переливать из пустого в порожнее, если все хорошо?» Получается, что ты просто не хочешь со мной разговаривать на эту тему.
— Как же не хочу, еще как хочу! Кстати, давно собирался тебя как специалиста спросить: в чем разница между неврозом и психозом? Сколько раз натыкался на эти понятия, но почему-то так и не уяснил.
— Меняешь тему? Зубы заговариваешь?
— Ничего подобного. Честно, хочу разобраться.
— Ну… — Ирина помедлила — обретала спокойствие, становясь на твердую почву психиатрии. — Невротик, в сугубо медицинском смысле, нормален. Он полон страхов, которые нарушают его взаимодействие с окружающим миром, но при этом он ориентирован в месте, времени и собственной личности. Ну, выражаясь обычным языком, невротик, в отличие от больного с психозом, не считает себя Наполеоном и не воображает, что вместо больницы он находится на чужой планете, куда его доставили зеленые человечки на летающей тарелке. Если человек видит зеленых человечков, чертиков и тому подобное — это уже галлюцинации.
— А галлюцинации, как я догадываюсь, это совсем хана?
— Да, Саша. К сожалению, галлюцинации — это ничего хорошего.
АЛЕКСАНДР ТУРЕЦКИЙ. ОТКРОВЕНИЕ
— Докладывать о преступных фирмах, Сан Борисыч? — с весельем на грани фамильярности спросили чуть ли не в один голос Володя Поремский и Рюрик Елагин. В их неуместной, на посторонний взгляд, веселости не присутствовало ни грамма цинизма: Поремский и Елагин радовались не тому, что в нашем дорогом отечестве существуют преступные фирмы, занимающиеся скупкой земли, а тому, что изобличить и остановить этих ушлых умников поможет прокурорская проверка.
— Докладывайте, дети мои, докладывайте, — пригласил Александр Борисович с благосклонной улыбкой. С тех пор как Ирина увлеклась психологией, в домашней обстановке он себя чувствовал, как под свистом пуль на войне, зато работа представляла собой приятную отдушину. — Сколько их там у нас — преступных фирм?
— Фирм немало, преступления типичные, — отчеканил Поремский. — Но особо выдающиеся на этом фоне тоже имеются. У нас же, вы помните, организована группа по проверке заявлений граждан о скупке земельных паев по заниженной цене у крестьян, обанкротившихся сельхозпредприятий Московского региона. А регион, как известно, включает не только Москву и Московскую область. А еще и Тверскую, Белгородскую, Тульскую, Курскую, Рязанскую, Калужскую и другие области России…
— Помню, Володя. Знаю. Так и что же?
— А то, что во всех перечисленных областях засветилась крупная такая фирмища «Русский земельный фонд». Возглавляет ее, — Поремский заглянул в бумажку, — Акулов Андрей Васильевич. На «Русский земельный фонд» заявлений особенно много. Коллеги из облпрокуратур утверждают, что было еще больше, и постоянно подаются новые. Но, что интересно, забирают их тоже часто.
— Это стоит взять на карандаш. Почему забирают? Боятся?
— Акулов Андрей Васильевич, — перехватив инициативу у Поремского, предложил Елагин свой вариант ответа на вопрос, — человек, прямо скажем, небедный. В состоянии заплатить истцу еще до суда, чтобы снял претензии. А если не получается, в состоянии заплатить киллеру, после чего никаких претензий уже не возникает. Так, по крайней мере, поговаривают. Правда, доказательств нет…
— А откуда деньги у этого «небедного человека»?
— Это было бы и нам очень интересно знать. Акулов возник, как шишка на ровном месте. Из бедной семьи. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году судим за воровство: вытащил кошелек в магазине у покупателя. За отличное поведение быстро освободился… Ну, это все, Сан Борисыч, дела давно минувших дней, преданья старины глубокой. Мы не знаем, откуда у него в начале девяностых взялись деньги и фирма. Зато нам точно известно, откуда у него такие деньжищи теперь.
