С тех пор странный гость моих снов приходил в среднем раз в две луны и обязательно в те дни, когда луна прибывает. Облик его и одежда всегда были одними и теми же. Менялись только обстоятельства — иногда он ласкал меня на траве под сосной или горным дубом, а иногда мы просто шли по берегу, держась за руки, и смотрели на лунную дорожку на воде. Но ни разу он не заговорил со мною, даже не кивнул «да» или «нет» в ответ на вопрос — только улыбался. В конце концов я решила, что существует нечто, не дающее ему услышать мои слова. Естественно, я сгорала от желания узнать, кто он такой, почему не может ответить и почему наши ласки никогда не завершаются настоящей близостью. Но способ узнать это, похоже, был только один — усилить свою магическую мощь до такой степени, чтобы окончательно сломать барьер между нами, дотянуться до него самой — не только взглядом и рукой, но и голосом.
Но все равно, если это был и не сам Лоам, то, во всяком случае, кто-то, у кого было право представать в его облике — человек крови Исфарра, кто-то из реально живущих принцев, и весьма вероятно, из таких же полузаконных, как и я сама. Кто знает, может быть, и я в его снах являлась ему в облике Серенн? То, что в нас общая кровь, только укрепляло меня в моем стремлении к нему — Лоам и Серенн ведь тоже были братом и сестрой. Но это указывало на какое-то общее для нас предназначение, может быть, на великое деяние, которое мы могли бы исполнить вдвоем. Откровенно говоря, даже умножение моей силы в последние два года казалось мне необходимым прежде всего для того, чтобы пройти свою половину пути и узнать, что там, в конце...
Как бы то ни было, мое сердце согревала мысль о том, что эта тень Лоама где-то есть. Смешно, но с тех пор, как он вошел в мои сны, я стала уделять немалое внимание своей внешности, чего не делала даже ради Кайсара. Я желала быть совершенством, достойным прикосновения этих рук. И порой, любуясь в зеркале собой, одетой для выхода, ощущала, что вплотную подошла к этому слепяще холодному совершенству.
Вот и сейчас меня посетило то же ощущение, даже более острое, чем когда-либо. Наверное, ближе к идеалу был бы только вариант с торжественной прической, намертво залитой рыбьим клеем, в котором размешан перламутр, но младшим жрицам такая прическа положена только по большим праздникам. И очень хорошо — мне случалось пользоваться этим составом, и я знала, что потом волосы приходится полторы стражи размачивать в очень горячей воде, долго мыть голубой глиной, но даже после этого расчесать их — сущее мучение.
Ладно, невеликая беда — то, что на мне сейчас, тоже было очень правильно. Особенно это постоянно качающееся кружево из серебра и зеркальных бликов, и сквозь него — неподвижный взгляд огромных глаз. Если даже простолюдинку Эззал такой наряд превращал в неприступную владычицу...
— Слышишь? — шепнула я то ли гостю моих снов, то ли своему отражению в зеркале. — Я уже иду!
Черная хроника Глава 4. Крыса и скорпионы
Остров идиотов. Аххаш Маггот! Иначе не назовешь. Когда-то здесь пахали, но потом выпахали всю землю чуть не до песка. У нас тоже не пашут, морской закон запрещает быть земляными червями. Когда-то здесь водился зверь. Большой остров, лес хороший, все есть для зверя, только зверя нет. Надо думать, выбили. Очень давно они тут живут. Птицы голосят где-то наверху, мелкая несъедобная падаль, никак их не достать. Скотину я тоже почти не видел. Оно и понятно: травы мало, горы да скалы, да лес, пастись тут скотине негде. Но ведь и рыбу не ловят. Рыба — непуганая. Когда я выбрал для берлоги своей дыру в глинистом склоне горы, потом нашел еще одну приличную лежку в ложбине, место там сухое, потом ручей нашел, чистый, хороший, то осталось мне добыть еды. В семидесяти шагах от ручья на заход — мелкий заливчик, трава и кустарник подходят к самому берегу. И рыба там, много съедобной рыбы... Видно, как в прозрачной воде ленивые серебряные ладошки кефалей висят почти без движения, скользит стремительная тень тунца — о! ты откуда взялся? — пучеглазый красноперый окунь, наглая и жадная тварь, обычно живущая на глубине, гоняется за рыбной мелочью... Вода слегка замутилась, со дна вспорхнула огромная серая лепешка, вся в оборочках, скат-хвостокол, такой же отчаянный боец, как и мы, вольные люди. Я наладил острогу из ножа, палки и ремня. Задолго до заката у меня было довольно пищи. Тут только, глядя на собственные припасы, я изумился: что за рыбаки такие, рыба у них стоит у самого берега, людей не боится, только что сама на острогу не идет. Должны ведь были повыловить... Может, у них запрет какой-нибудь стоит? На рыбную ловлю. Нет, вроде бы видел я лунных в море на больших лодках, с сетями, брали мы их рыбарей на мечи два раза...
