Золотое солнце - страница 120
Признал старого знакомца. Имени, Аххаш, не помню, татуировку помню. На груди и на шее — дерутся пес и кот. В таких деталях сработано! Мастер делал. А имени — не помню. Настоящий бугай, подбородок каменный, глаза к самой переносице сбежались, быка взглядом напугает. Был в пангдамской милиции старшим над полусотней. Какая чума его сюда принесла? Одолжал? Из ямы долговой дал деру? Ладно, Пангдамец, одевайся.
Между Носатым и Пангдамцем я разделил всех прочих пачкунов, которые не достались Тиберию.
Последний ко мне в палатку одетым заходит.
— Чего ждешь?
Скинул тряпки... То есть скинула. Баба. Баба! Да сядь ты на мель! Точно, баба.
Высокая, кряжистая, настоящая бочка на коротких ножках. Лет тридцать. Руки как бревна, среднего мужчину одним ударом собьет с ног. Кожа белая, загар ее не взял. Местные, имперцы, смуглые, а эту белянку, Аххаш, солнцем едва-едва подпекло. Волосы рыжие, короткие, каким-то ножом неровно откромсаны.
— Как тебя... Имя?
— Эарлин.
А голос высокий, звонкий женский голос. Почти ому- жела баба, только сиськи остались да голос. Голос, голос, голос... Как у Фалеш.
Эарлин... имени такого я никогда не слышал. Что за народ, а? Она ответила на незаданный вопрос:
— Я талтиу.
Этих не знаю. Ладно. По-имперски говорит как-то... коряво, что ли... Глаза мои ощупывали ее тело. Какое тело! Нет, я не почуял желания. В иное время положил бы ее под себя. Из-за голоса. Да и... нравились мне бабы крепкие, как кочерыжки. А сейчас, Аххаш... Моя Ланин прочнее любой двери запирает тот дом, где раньше гостили женщины. Нет, не в том дело. Живот, груди, плечи, бедра и шея все в шрамах у нее. Эту плоть рвали когтями, дырявили зубами, метили железом... Сколько боли ей досталось!
Я встал и обошел Эарлин кругом. Она смутилась, опустила глаза.
Сколько же боли! Сколько, сколько! Я никогда не видел такого. Аххаш Маггот! Я много что видел, и в моем мясе дырок хватает. Вот уж никогда не хотел их получать, да выбора не было. Но такое... Никогда.
Вопросы свои я оставил при себе. Прежде надо с делом разобраться. Не то чтобы баб никогда под значок не ставили... У лунных вообще бабы верховодят, у имланцев я тоже видел, даже на корабли их пускают... Здесь, говорят, изредка бывало... Только вот мне ни разу не приходилось работать с ними в одной ватаге.
— Одевайся.
Она собрала тряпки с земли.
— Раньше где служила?
— Нигде. Я на земле работала.
— Думаешь, годна в солдаты? Почему?
— Меч знаю. Копье знаю. Из лука бить умею. На коне скакать по-мужски. С топором управляюсь.
Когда она оделась, смотрю, вроде бы лицо мне знакомо. Снасть камбалья! Ну, точно. У подземных видел ее. Сидела, молчала, лицо угрюмое. Она была с тем самым прыщом, молодым и худосочным, который полез из тамошних гусаков перья дергать. Рыжий, как она. Брат?
— Срать как будешь? В общей-то куче.
— Разберусь.
Взяли мы мечи, я велел ей напасть. Так. Теперь защищаться. Так. Лучше чем средне, хуже, чем хорошо. Десятника позвал. Как она, мол? Прочих не плоше? Десятник: она? Что, баба? У! Как это он за столько дней не приметил?
Ну, понятно. Отпустил десятника.
— Гожусь я? — спрашивает.
— Где научилась железом орудовать?
— Я выступала в цирке. Как гладиатор.
Давно меня так не удивляли. Снасть камбалья, наверное, даже на лицо удивление выскочило.
— Шрамы...
— Да.
— За деньги?
— Нет.
— Бывают еще, потроха карасьи, случаи, когда людям очень надо выжить...
— Нет.
— Ты годна в солдаты, Эарлин. Я хочу знать, кто у меня тут, в отряде. Но ты, видать, молчунья. Вольна не рассказывать. Тебе не за это денарии платят.
— Я думала, ты знаешь, брат...
— Ты... — И тут я осекся.
Брат! Они друг друга называют братьями и сестрами, да, помню. Но я-то... Брат! Или есть что-то такое, поважнее всех подземных обычаев, и тогда я все-таки брат для Эарлин? Брат! Милькар, брат по крови, предал меня. Гилярус, брат по... не знаю чему... по войне, которую надо выиграть, обошелся со мной лучше родного. Брат! Брат! Брат! Или оба мы, и я, и она, знаем нечто, делающее нас братом и сестрой?
Я не хотел ее обманывать. Дыры в ее теле заслуживают уважения.
