Нельзя женщине главной в роду быть, мужиком управлять, не ее это дело. То давно было, а и теперь, как только жена над мужем в доме своем верх берет, так постепенно в бабу-ягу превращается. Только не сразу понимает это, а уж когда поймет — поздно, беда в дом ломится… — Тетка Полина замолчала.
Где-то в сенях скрипнула половица, запоздало залился лаем дворовый пес.
— Встречай гостя, Полина Прокопьевна! — отворяя дверь, скорее прохрипел, чем проговорил, высокий бородатый мужик, снимая шапку и низко кланяясь хозяйке.
— Ты чёй-то на ночь глядя, Матвеич? Все летось глаз не казал, а тут — вот он. Что за нужда привела? Проходи, проходи, садись вон на лавку.
Полина Прокопьевна легко вышла навстречу и помогла гостю снять тяжелый заплечный мешок.
— Гостинец тебе принес, принимай.
— От кого гостинец? — с удивлением спросила тетка.
— Не велено говорить от кого, от доброго человека.
— Вот те на, это почему ж не велено?
— Не велено, и все, попросили передать тебе от сердца, а кто, какая в том разница, — раскрывая мешок, хрипел Матвеич. Он вынул из мешка один за другим три берестяных туеса и несколько туго набитых холстяных мешочков. — То мед свежий, таежный, да травы, да корешки целебные, разберешься.
— Вот спасибо, нукось, мед давай, сейчас мы его и отведаем. Анютка, приглашай гостя к столу, я сейчас. — Тетка Полина, накинув платок, вышла.
— А ты кто будешь, я со света-то и не приметил девицу, — шурясь, разглядывая вышедшую из-за стола Анюту, прохрипел мужик.
— Анюта, племянница тети Поли, из Рыбного.
— Это ты чья ж будешь?
— Никифорова.
— Никифорова… — раздумчиво прохрипел Матвеич и еще раз окинул взглядом замершую отчего-то Анюту. — Ну что, племяшка, наливай молока, подчивай родственника.
— А вы кто тете Поле будете?
— Дальний родственник, так что ты и мне родней приходишься.
— Никогда не слышала о вас от родителей своих.
— Немудрено-то, разные мы люди, дороги разные топчем, потому не знаемся, и ты обо мне им не сказывай, ни к чему это, — ответил Матвеич, оглаживая косматую бороду.
— Где же вы живете? — наливая в большую кружку молока, спросила Анюта.
— В тайге живу, на Тесеевой реке.
— Как в тайге, промышляете, что ль?
— И живу, и промышляю, жизнь-то она и есть промысел, токо у всех разный. У твово отца, вишь, какой промысел видный, по всей Ангаре его имя известно. Да и не только по Ангаре. Однако промысел промыслу рознь. У твоего отца, ты уж не серчай, не благостный промысел.
— Почему, дяденька?
— Не богоугодный он… потому и не благостный.
— Как же не богоугодный? Считай, дяденька, все понизовье через него кормится. И работу дает, и платит исправно — все так говорят. Лавки опять же, и в долг отоваривают, и промышленникам сколь отец помогает.
Допив из кринки молоко, утерев платком рот и бороду, Матвеич, строго глянув на Анюту, ответил:
— Вот через те лавки-то и есть не богоугодный его промысел…
В это время в дом вошла тетка Полина, и Матвеич, не договорив, встал из-за стола.
— Спасибо, хозяйка, пора мне.
— Да куда ж ты, поговорить-то не успели!
— Не серчай, тороплюсь я, другим разом поговорим.
— Прими от души мои подарки, Матвеич, да с добрыми людьми ими поделись. — Тетка Полина выложила из мешка десяток пар вязаных чулок, ушла в кутью и вынесла голову сахара.
— То с собачьей шерсти? — понюхав чулок, спросил Матвеич.
— С нее, на крапивной нитке, сносу им нету. Никакой мороз не страшен, надевай, хоть без бахол по снегу гуляй, — улыбнувшись, ответила тетка.
— Спасибо, здоровья тебе… — хрипел Матвеич, убирая подарки в свой мешок.
Уже на пороге, обернувшись, посмотрел на Анюту и прохрипел:
— Прощевай, девонька, не кручинься, не просто, однако, все сложится…
— Это он про что? — озадаченно спросила тетку Анюта, когда дверь за мужиком закрылась.
— Дак не знаю, про чё вы тут говорили.
— Да ни про что и не говорили, так. Он про отца моего сказал, что не богоугодным промыслом, дескать, он занимается, а боле ни про что и разговора не было.
— Не бери в думку слова его, не надо и понимать, про что он. Таежный человек, один живет уж годов двадцать, много странного в нем. Иной раз сидит, слушает мои бабьи россказни про дела деревенские да и вставит словечко-другое. Я только в удивленьи и замру — как будто про все это знает давно, и как было, знает, и как будет, знает, во как! А пройдет время, и сама вижу, что он сказал, так и вышло.
