— И что? — спросил бабку Косых.
— Сейчас они там, у него, а я к вам подалась.
Кинулись Никифоров с людьми к дому Ваганихи, да опоздали. Помер тот старатель, и товарищи его как в землю канули. Ушли, мешки свои в заезжке оставив, видно, торопились очень. Как-то сообразили, что ищут их. Десять ден пасли их по всем дорогам — ускользнули. Но важное самое Никифоров вызнал. За день до смерти исповедался Лексей тот попу, в грехах каялся. Поп у Никифорова в приятелях был, на кормлении постоянном, потому без нажима рассказал все, что узнал от умиравшего. Подтвердил он рассказ Ваганихи о том, что покойного рук и товарищей его те козни были. Еще рассказал, что все золото, им намытое за долгие годы, схоронил он в месте священном, где две реки великие сливаются, и место то богами древними защищено и златой ящеркой ему указано было. Но рассказ этот попу истинным не показался, потому как сознание терял то и дело старатель. Говорил бессвязно, многого он вообще не понял и не расслышал. Одержим был умиравший бесами, потому мучился очень, а гнать из его души бесов этот поп не посвящен был. Не каждый священник тем умением обладает.
Потерял покой Никифоров. Не оставляли его думы о ящерке золотой да о золоте, сокрытом где-то рядом. Ясное дело, на слиянии Енисея-реки с Ангарой. Но где? Не слыхал он и ни о каком месте священном. Может, это выдумка, сказка старательская? Только на смертном одре сказок не сказывают. Что на душе у человека, о том и говорит он, прощаясь с белым светом. Искать надо того Семена, что в дружках у покойника был, по всему ясно — ящерка у него, значит, здесь, в тайге золотоносной, быть он должен! Но как искать, коль в лицо его никто не видел, так, по описаниям, здоровенный мужик с черной бородищей да башкой кудрявой. Поди эти кудри угляди, когда вона их прет, разномастных, и клейменых, и с ноздрями рваными, и ушами резаными, всяк свою рожу прячет! Однако столкнулся с ним он лицо в лицо, да не распознал, а когда спохватился, поздно было. Косых с расквашенными губами в себя пришел не сразу. Он, выплевывая выбитые зубы, и прошепелявил про то, что знакомца искомого на двор вывел, да не совладал. Погоня, посланная с Матаниным во главе, вернулась ни с чем.
«Ушли, сволочи, в тайгу», — доложил Степан Никифорову. Утаил, что упустил из рук пойманного Семена, чтоб гнев на себя не накликать. Из опаски, что мстить будут, порешил дружков его в тайге, а что у тех ценного было — то своим людям роздал, чтоб помалкивали. По всем местам артельным, что знали, проехали Косых с Матаниным, целое лето из тайги не вылазили, да разве ее, родную, всю просмотришь? Ни дорог, ни троп — глухая и дремучая, тысячелетиями не тронутая, могла она скрыть целые народы так, что не сыскать, а тут одного найти надо было, считай, как иголку в стоге сена. К концу лета отступились, решили на выходе по осени все пути перекрыть, но выловить этого человека. Но по-другому все закрутилось…
Уже вечерело, когда дощаник ткнулся носом в косу кулаковской пристани. Малиновый звон церковного колокола еще издали оповещал: здесь люди живут! На пристани было людно, пришла баржа с Енисея с товарами, этакий плавучий магазин. Бойко шел торг, прямо на берегу меняли меха, ягоду, грузди соленые в бочонках, орех кедровый на топоры и гвозди, посуду и ткани. По сходням носили пиленые доски, материал для лодок и мешками «яблоки» — так на Ангаре картофель называли. По-праздничному разряженные женщины прогуливались по деревянному, ладно сшитому из толстых листвяных плах тротуару, спускавшемуся от церковной площади прямо к реке. Он был усеян скарлупой от кедровых орешков, весело хрустевшей под каблучками сапожек. Где-то в глубине деревни зазывно зазвучала гармонь.
Анюта, сойдя на берег, словно проснулась, звуки гармони будто вернули ее к жизни. «Куда я еду?! Зачем?» Не дожидаясь тетки Агапы, приставленной к ней отцом в дорогу, она быстро пошла вверх по тротуару к церкви. Там только закончилась вечерняя молитва, и народ степенно выходил из церковной ограды. Анюта почти бежала, не понимая, зачем она это делает, не видя перед собой ничего, кроме устремленных в небо куполов. Радостный и знакомый голос остановил ее:
