— Откель мужики в наши края?
— Издалека, — отвечаю.
— По какой такой надобности?
— Посмотреть — как люди живут, чем земля богата, а пошто спрос?
— А про то и спрос, что рожа твоя нам знакомая. Нукось, выйди на свет, убедиться хочу.
— Ты, дядя, никак попутал чего, я не холоп твой, чтоб твою волю сполнять, надо будет, выйду, а пока не замай. Мы тебя не трогаем, и ты нас не трожь!
Одноглазый, обернувшись к своим, руками развел:
— Хотел по-хорошему, ан не получается. — И уже мне: — Выходь, не то силой вытащу, рожа варнацкая!
Ватага на меня поглядыват, чем отвечу, им-то невдомек мои старые дела.
— За слова, мил-человек, отвечать надо! — Скинул я с плеч зипун. Встал, рукава катаю.
Одноглазый — тож шубу долой. Тут служка выскочил, как заверещит, дескать, во двор все. Ну и пошли мы на свежий воздух. Следом и все вывалили. Нас четверо, а их около десятка. В круг встали. Вышел я, супротив меня одноглазый. Схлестнулись. Врать, Федька, не буду, силен мужик, однако ростом маловат для меня, у меня руки длиннее. Тем и взял, не долетел его кулак до меня, снес я его встречно в зубы. Упал он навзничь, ногами сучит, снег кровавит. Кинулись было никифоровские, да остановились. Всадник врезался меж нами, сам Никифоров подоспел. Плетью с коня шибанул мне по голове, аж звон пошел. А он и своих опоясал — расступились. Своего на ноги поднимают, а тот не стоит, валится. Сошел Никифоров с коня, против меня встал:
— Кто таков?
У меня лицо кровью заливает, рассек плетью, сволочь. Я снег приложил и молчу. Кто-то из моих товарищей крикнул: мол, одноглазый зачинщик, сам на разговор вызвал!
Повернулся он к своим, спросил грозно:
— Так было?
Мужики молча кивнули. Тут одноглазый вроде очухиваться стал, мычит что-то, башкой крутит, из рук вроде как ко мне рвется. Кивнув на одноглазого, Никифоров сказал:
— Тащите его в дом, а ты проваливай, пока цел!
Еще раз глянув в мою сторону, повернулся и, похлопывая плетью о сапог, пошел в кабак.
Мы долго ждать не стали, ямщик уже смекнул, в чем дело, и, с ходу попадав в возок, уехали.
Спасло нас тогда только-то, Федька, что хорошо я приложил одноглазому, не смог он свои мысли относительно меня сразу высказать. А когда пришел в себя, видно, мы уж далеко были. Задерживаться в Рыбном селе у нас резону не было, насквозь пролетели и ушли сразу в тайгу, ямщика попросили молчать про нас. Да прогадали. Перехватили его сразу, он про нас что знал, то и сказал. Бог ему судья. Нагнали нас конные в распадке. На третьи сутки под вечер нагнали. Окружили, повязали под стволами. Пытать стали, про покойного Лексея, про ящерку золотую. Что к чему, я и сам не сразу понял и молчал, а остальные ничего и не знали. Покуражились над нами, поизгалялись, но сильно не били. Видно, приказ был живыми нас доставить. А ночью я ушел. Один ушел, зубами веревку перегрыз и ушел. Снег уж растаял, а собак у них не было, не отыскали они моего следа. Вот так вот. А товарищей моих погубили, я на третий день к тому месту вернулся. Не знаю, пошто так случилось, не видел. Не думал, что на такое решатся, да, видно, я им был нужен, а людишки для них — только обуза. Неглубоко тела прикопали, зверь-то и разрыл. Выходит, Федор, привел я людей на смерть, из-за меня ни в чем не повинных порезали…
Семен замолчал, закурил. Федор видел, как остановились и потемнели его глаза. Как дрогнули пальцы и сжались губы. Очаг прогорел, и только уголья малиновым светом еще обозначали себя, еще отдавали свой жар.
— Поздно, давай спать. — Голос Семена звучал глухо.
Федор молча укрылся и закрыл глаза. Сон не шел, он слышал, как Семен ворочается и тоже не может уснуть.
«Да, — думал Федор, — живешь вот так, а рядом страшное творится! Людей, живых человеков, запросто убивают…»
Он еще долго не мог заснуть, не давали покоя мысли. Они клубились в голове, цеплялись одна за одну, выхватывая и перебирая в памяти рассказ Семена. Некоторые деревенские события и слухи, известные ему раньше, теперь находили свое объяснение. Так или иначе — многое ему становилось понятным. Когда сон овладел им, он улетел куда-то в синее бездонное небо, к сказочным облакам, и только утренний солнечный луч, пробравшись сквозь оконце, вернул его отдохнувшее и полное сил тело в этот мир. Мир, наполненный красотой природы и тяжким бременем людских отношений.
