— А что там радио брешет?
Мы с Андреем переглянулись и чуть ли не бегом кинулись в вагончик. Лишь только Андрей щелкнул тумблером выключателя, как вместе со свистом помех в эфир ворвался глуховатый, монотонный голос:
— Вторая бригада, ответьте… Если вы нас слышите, то сообщаю: в десять часов к вам отправляется борт сто четыре. Мациевич, если меня слышите, то готовьтесь к встрече, буду лично…
Договорив эту фразу до конца, голос чуть выждал, потом начал все сначала. Поняв, что ничего нового не будет, я прошел к Ивановичу. Мастер молча смотрел куда-то вверх, а потом неожиданно сказал:
— Это Бурый, его голос.
Подошел Андрей. Теперь мы втроем вслушивались в монотонный речитатив:
— Ты не ошибаешься? — спросил Лейтенант.
— Три года одни нары делили… Как не узнать? Юр, вколи мне… Там есть еще?
— Последняя ампула, — сообщил я.
— Давай последнюю, — со вздохом согласился мастер.
Пока я делал укол, Андрей, задумавшись, стоял рядом. Наконец он спросил:
— Слушай, Иванович, а вы куда хотели лететь с Витькой после того, как захватили бы вертолет?
— А, это… На запад, пока хватит топлива. Потом Витька пилотов бы замочил… Он про это ни разу не говорил, но я-то его знаю. Ну, а дальше сделали бы плот… Мы и веревки заготовили… И вниз по реке. Ну, а там есть такая деревня, Байда. Там у Витьки баба одна жила. Уж очень она его любила. Прошлый раз он бежал, так она его три месяца от ментов скрывала. Он все смеялся, говорил, убить за него может. Дом у ней на самой окраине деревни. Почтальонка Варя… Там мы должны были пересидеть зиму, а потом по одному уйти за границу. Витька все хотел через румынскую границу махнуть, родня у него жила где-то рядом с Измаилом. Вот так… Все понял?
— Это-то я понял, — вздохнул Андрей. — Вот чего я не пойму, как это ты с Витькой связался? С ним все понятно, бандюга бандюгой. Ну, а ты-то, работяга… Ты же должен знать цену настоящему, заработанному рублю и такому вот, краденому, да на крови?
— Понять хочешь? — вздохнул мастер. — Тогда принеси мой сундучок.
Я быстро сбегал за его железным ящиком.
— Достань там письма и фотографии. Покажи мне. Вот эта, — кивнул на снимок миловидной женщины лет тридцати с тяжелой русой косой через плечо. Смотрела она серьезно и строго, но это не портило ее чисто русской красоты. Превозмогая дикую боль, Иванович взял фотографию и долго вглядывался в лицо…
— Из-за нее на все решился. Сорок лет прожил, к бабам как к семечкам относился — разгрыз и бросил. А тут встретил и заболел. Случайно все было. Подружился с одним, на золоте вместе были… Приехал с ним в деревню, а как жену его увидел — с ума сошел. Соседа тогда ее пришиб… Клеился он к ней, пока ее Федька со мной золото мыл. Но она баба строгая, отшила. Федька ему даже морды не набил, а я нажрался с горя от такой невезухи, пошел по деревне пройтись и этого козла по дороге встретил. Ну, и… переборщил, загремел на пять лет. А за год до конца срока узнал, что муж у ней умер. Я тогда писать ей начал, свататься заранее. Так и так, дескать, сражен с первого взгляда, хочу с самыми серьезными намерениями. Она вроде и не прочь, фотографию вон прислала. Я под амнистию попал, раньше освободился. Чего еще желать? Лети соколом к своей подруге! Да нет, заело меня, что нищим примаком войду в дом жены… Я ведь деньги не привык считать, зарабатывал для того, чтобы тратить. Шикануть любил, по ресторанам, курортам. Бабам такие подарки делал, они ахали. А тут любимую женщину, и удивить нечем! Тут халтурка эта подвернулась. Ну, а как Витька свою идею толкнул, я и представил себе: приезжаю к ней, захожу в дом и с этаким шиком килограммов пять золота к ее ногам высыпаю, прямо на пол. Дурь, конечно, но приклеилось, не вышибить. Так и влез по уши в это дерьмо…
Иванович замолчав, нащупав рядом с собой фотографию, и положил ее себе на грудь. Потом с трудом повернулся к Андрею.
— Бежать вам надо, Андрюха. И подальше. Рядом останетесь, он найдет вас. Только перед уходом пристрели меня. Марафет кончился, а без него я и часу не выдержу, орать начну.
Андрей молча отвел глаза. Мастер понял его.
— Если сам не можешь, дай пистолет. Ну, как?
