Тот кошмар, в котором я жил следующие два часа, слился для меня в какое-то пиршество смерти. Мы как заводные перетаскивали раненых, Андрей притащил из аптечки бинты, пытаясь их перевязывать, но повязки мгновенно пропитывались кровью. Больше всех кричал Сенюхин, мой коллега по проходнушке. Две пули попали ему в живот, он согнулся крючком и истошно орал тонким, визгливым голосом. Почему-то это больше всего действовало на нервы, и когда Сенюхин, наконец, потерял сознание, я вздохнул с некоторым облегчением.
Мужественней всех держался Долмачев. Только раз он попросил меня:
— Воды.
Умер он так же тихо и незаметно.
Мы втроем пытались перевязать очнувшегося Сенюхина, когда я случайно подняв глаза и вздрогнул. От реки карабкался вверх абсолютно голый и черный, как сажа, человек. На черепе не было ни волос, ни бровей, ни ресниц, только неестественно белели белки глаз. Андрей, заметив, что я смотрю куда-то за его спину, оглянулся и, увидев эту жуткую картину, выругался:
— Ах ты черт, совсем про него забыл! Павел, помоги!
Тот побежал навстречу обгоревшему и буквально поймал его на руки — человек потерял сознание.
— Как же он жутко обгорел, — заметил Андрей, разглядывая нового пациента. — Непонятно, каким чудом он еще жив, да и сюда сумел забраться… Не пойму, кто это.
Вскоре незнакомец открыл глаза.
— Пить, — прохрипел он. Я напоил его из той же кружки, из которой поил Долмачева. Андрей склонился над ним и спросил:
— Ты кто?
— Не узнаешь? — чуть слышно ответил тот, потом какое-то подобие усмешки промелькнуло по его черному лицу. — Начальство надо узнавать… в любой… ситуации.
— Иванович!? — первым догадался Андрей.
— Андрей, срочно вызови базу, вертолет, — попросил мастер.
— Хорошо, — Лейтенант побежал в вагончик.
Через минуту он вернулся.
— Кто-то раскурочил передатчик, — растерянно сообщил он. — Главное — когда успели-то?
— Наверняка это хитрый еврей, — подал голос Чапай.
— Мациевич? — удивился Андрей.
— Больше некому…
Прикрыв глаза, я вспомнил, как все происходило, и подтвердил версию мастера.
— Да, он последним выходил из конторы.
— Ну, значит, мне хана, — пришел к выводу Иванович и повернулся ко мне. — Юр, там в конторе небольшой такой ящик с замком, у меня под кроватью… Принеси…
Я выполнил его просьбу. Ящик оказался небольшим, со стандартную посылку.
— Андрей, ключи мои у тебя? Да, вот этот, открой, — чувствовалось, что Ивановичу становилось все хуже, он уже постанывал сквозь зубы.
Внутри ящика оказался разный житейский хлам: письма, документы, какие-то фотографии.
— Под бумагами пошарь, там должны быть…
Под пачкой писем оказалась упаковка ампул.
— Омнопон, — прочитал я название лекарства.
— От Федьки прятал, — пояснил Иванович, наблюдая, как Андрей набирает в шприц наркотик. — Он любитель до всякого кайфа…
Укол подействовал сразу, мастер как-то обмяк, прикрыв жуткие белесые глаза. Тут некстати заорал пришедший в себя Сенюхин, но дойдя до самой высокой ноты, вдруг захлебнулся, несколько секунд бился в мучительных судорогах и наконец затих навсегда.
— Кто это? — спросил Иванович, поворачивая к покойнику лицо.
— Сенюхин, — ответил я.
— Ну, вот видишь, Юрка, когда он только отошел а ты тогда его приговорил…
Я сначала не понял его, потом до меня дошло. Ведь это Чапай вспомнил тот случай, когда порвавшийся шланг ударил Сенюхина по голове! И он еще мог шутить! Это поразило и Андрея. Он отвел меня в сторону и сказал:
— У него кое где даже кожа запеклась, еле проколол, а он еще шутит. Здоровое у мужика сердце, другой бы давно коньки отбросил. Принеси матрац, переложим его с земли. Да захвати хоть простыню, что ли, прикрыть сверху.
Когда мы переложили его на матрац, мастер на секунду пришел в себя, коротко простонал и сказал:
— Спасибо, мужики.
Из глаз его выкатилась слеза и скатилась вниз, оставив на щеке тонкий мокрый след.
— Я попробую починить рацию, — тяжело вздохнув, проговорил Андрей, — а вы перенесите всех… В хозблок, к Рыжему.
Мы управились лишь к вечеру, и то лишь с теми, кто лежал на поляне. К почерневшим головешкам, в которых лишь угадывались контуры людей, мы с Павлом даже подойти не решились. Это была самая тяжелая работа в моей жизни. Мы присели отдохнуть на крыльце хозблока, когда из вагончика мастеров донесся знакомый треск атмосферных помех и мы услышали усталый голос авиадиспетчера.
