На первом этаже Борман не задержался, а сразу потащил меня по пологой лестнице наверх. Когда мы появились в дверях обширного зала, там во всю кипела жизнь. Гомон голосов, смех, табачный дым. Общество было исключительно мужским, не было заметно ни локонов, ни юбок. Судя по тому, как все нещадно склоняли имя Самсона, Коржан уже сообщил публике о произведенной этим неведомым мне человеком подлянке. Далеко тащить меня Борман не стал, сгрузил меня прямо на пол рядом с дверью, а сам прошел дальше, к большому полированному столу, щедро заставленному бутылками и снедью. Судя по всему хозяева не успели толком обзавестись мягкой мебелью. Несколько человек уже закусывали «а-ля фуршет», то есть стоя, и лишь один ел сидя в кресле, не торопясь ковыряя вилкой в тарелке.
Сидя у стены, я обозревал представшую передо мной картину. Смех, шум, гул голосов. Голова у меня просто раскалывалась, земля под ногами еще чуть колыхалась, но что меня просто убивало, так это полная неопределенность нашей дальнейшей судьбы. Лица этих людей, уверенные, нагловатые, все их повадки и речи, оружие в руках и прислоненные к стене автоматы — все это говорило, что здесь собрались отнюдь не любители канареек. Где-то в глубине комнаты исчез и
Андрей. Я не видел Коржана, слышал только его голос, густой, низкий баритон.
— …Не, ты представляешь, какую подлянку он мне устроил? Да и других наверняка подставил, сука!
— Сейчас все чечены лягут на дно, и их хрен их оттуда достанешь, — отозвался собеседник Коржана, и по тому, как задвигались уши и затылок неторопливого едока, я понял, что именно к нему обращался Коржан. Я почему-то сконцентрировал внимание именно на нем. И хотя голос его показался мне знакомым, лица едока я по-прежнему не видел. Судя по комплекции человек, сидевший за столом, был невысокого роста, сухощав и не очень широк в плечах. Сквозь короткую прическу просвечивали свежие красные рубцы за левым ухом, а у самого уха отсутствовала мочка.
— Да, там в подвале,… - начал было по-прежнему не видимый мне Коржан, а до меня вдруг дошло, кто сидит за этим столом и где я раньше слышал этот голос. Догадка была столь ужасна, что меня тут же вырвало, мучительно и жестоко. Это совпало с резким звонком телефона. Часть боевиков повернулась в мою сторону, а большинство уставилось на телефон. Борман, очевидно, взявший надо мной шефство, подскочил ко мне и поволок в туалет.
— Иди, попугай унитаз, — как-то даже добродушно сказал он включая в туалете свет. Затем он прикоснулся к моему затылку и присвистнул. — Вот это у тебя шишмак!
Он достал из кармана куртки носовой платок и сунул его мне:
— Намочи и приложи к затылку.
Посчитав свою благородную миссию на этом выполненной, здоровяк удалился, а я приник ухом к приоткрытой двери. Коржан говорил по телефону. Смысл его речи я понимал мало, да и уловил лишь конец.
— … Ладно, не мельтеши, пять минут, и мы на месте. Да ты и сам пошевели задницей, тебе туда ехать через всю Москву! Лады!
Положив трубку, Коржан обратился к своей братве:
— Чечены собрались в Химках, рядом с Речным. Валим туда, пока они все в куче.
Толпа взревела, кинулась разбирать оружие, а Коржан раздавал инструкции:
— Ларик, Борис — остаетесь здесь! Борман, хорош лопать! Ты уже ящик пива выдул, в собственный хрен сейчас не попадешь, не то что в чеченца.
— Обижаешь, командир… — начал было заводиться Борман, но главарь его уже не слушал. Он обратился все к тому же невозмутимому едоку, судя по всему, продолжающему пить пиво и не собирающемуся уходить из-за стола.
— Да, Бурый, ты у нас самый большой спец по золоту. Посмотри, что там пацаны надыбали подвале у черножопых.
«Значит, точно! — понял. — Это в самом деле Бурый».
И мне невольно вспомнился далекий августовский день и монотонный, глуховатый голос этого человека, доносящийся из динамика рации: «Вторая бригада, прошу ответьте, если вы нас слышите, то сообщаю…» А в голову все лезла характеристика, данная Бурому покойным Чапаем: «Отстреленная мочка… Бурый свидетелей не оставляет…»
Мимо меня с шумом и гомоном проследовала вся братва. Внизу громко хлопали двери, слышался шум моторов. Машины отъехали от дома, и наступила тишина. В ней особенно резко, неприятно и даже как-то не к месту прозвучал звон чайной ложечки, бьющей по стенкам стакана. Это Бурый мешал сахар. До меня даже донесся запах растворимого кофе. Пока он неторопливо прихлебывал кофе, в поле моего зрения появился Борис, так, по-моему, назвал Коржан второго из оставшихся в доме боевиков. Это был типичный головорез, здоровый, широкоплечий, с низким, покатым лбом.
