Закусив губу, юная женщина поникла головою… но почти сразу же встрепенулась, взяла себя в руки и, прогнав грусть, задорно подмигнула супругу.
– Знаешь, милый, моя служанка Керления ходит на один колодец со служанкой Эльхара… ну, тот колодец, что со священной водой, сразу за северными воротами, римляне еще пытались забросать его трупами, да, слава богам, не успели.
– А-а-а! – молодой человек шутливо погрозил жене пальцем. – Теперь понятно, откуда у тебя сведения.
– Ах, – подавив зевок, Алезия томно потянулась. – Что-то спать хочется. Хотя и день-то вроде не дождливый, солнечный.
– Знаешь, милая, я бы тоже прилег, – Беторикс быстро огляделся вокруг. Кажется, сейчас за нами никто не следит.
– Напрасно ты так думаешь, милый, – поцеловав мужа в щеку, прошептала супруга. – Я знаю, ты у нас городской житель, а то бы давно заметил, как из терновника вспорхнули жаворонки. И сорока – вон там, на ограде – вдруг ни с того ни с сего раскричалась. Сердится! Кто им всем мешает – и жаворонкам, и сороке.
– Думаю, ты права, – прошептал Беторикс. – И все же не верится, чтоб среди моих амбактов затесался соглядатай.
– Может, и не соглядатай, просто твои люди обязаны охранять тебя – ведь ты их вождь! Вот они и наблюдают.
Амбакты… так именовались зависимые люди – воины или слуги – на языке народов Центральной Галлии, той самой, что позже получит наименование Галлия Лугдуна а ныне была обозвана Цезарем – Кельтика. Амбакты – это было многозначное слово, в буквальном переводе – «те, кто всегда вокруг», римляне называли подобных людней – «сольдуриями». Амбактов с Беториксом нынче собралось много, целый отряд – три дюжины человек, явившиеся сюда не столько сопровождать своего господина (а лучше сказать – вождя), сколько вести разведку, ведь где-то здесь, между крепостью Алезией, где располагался стан знаменитого вождя и повстанца Верцингеторикса, недавно разгромившего римлян, и Бибракте – священным местом эдуев – еще оставались непобежденные до конца легионы, вытесненные с плато, но не разбитые. О! Эти парни еще могли показать губы, тем более, с таким командиром, как Гай Юлий Цезарь, явившийся в Галлию повелевать!
– Так ты полагаешь, милая, там, в кустах – это моя охрана? Что ж… Сделаем, как всегда?
Посмотрев на жену, Беторикс улыбнулся с неким подвохом, вполне ведомым им обоим и обоими принимаемым, и даже более того – с нетерпением ожидаемым. Вот и сейчас Алезия фыркнула, сверкнула глазами и, кивнув на эргастул, прошептала:
– Ну, пошли. Что стоим-то? О, Эпона, вроде мы с тобой муж и жена, а вынуждены…
– Вынуждены предаваться любви в эргастуле? Ты это хотела сказать? Так ведь не на людях же! В лагере всегда кто-то есть, а на улице холодновато, ад и неудобно, мокро – что и говорить, осень.
– В эргастуле, кстати, тоже солома мокрая…
– А я вчера подстелил сухой!
Распахнув небольшую, но тяжелую дверь, сбитую из крепкого дуба, молодой человек галантно пропустил вперед супругу, а затем уж вошел и сам, предварительно оглянувшись. Даже хотел было совсем по-мальчишески показать язык тому – или тем – кто прятался сейчас в терновнике, да удержался – не очень-то это было бы солидно для доверенного человека Верцингеторикса, к тому же – друида. Ладно уж… И чего, спрашивается, следить? Знают ведь, чем Беторикс и его законная супруга занимаются в эргастуле, кстати – единственном уцелевшем здании на территории усадьбы.
Внутри карцера оказалось не так уж и темно – тусклый дневной свет, проникая сквозь прорехи в крыше, рисовал на стенах размытые серые тени. Пахло свежей соломой, не далее, как вчера принесенной Беториксом, а еще – можжевельником и чем-то таким кисло-сладким, вкусным – шиповником, что ли?
Захлопнув за собой дверь, молодой человек царственным жестом сорвал с себя плащ, бросив его на сому, туда же полетела и перевязь мечом, и туника… Алезия тоже не тратила времени даром – скинула пояс, плащ… а длинную тунику Беторикс стянул с супруги сам, дрожа мелкою дрожью от охватившего его желания.
– О, милая… – опустившись на колени, вождь нежно обнял жену за талию, целуя темную ямочку пупка…
