«Прозимовать в таком месте?! Чудеса, да и только!» – Ёхэй кинулся к дому.
– Послушай, послушай, Мияко! Чернозолотка-то, оказывается, жива! – радостно объявил он жене, распахнув дверь в столовую.
Мияко возилась возле жаровни, заканчивая приготовления к завтраку.
– А-а, ты, должно быть, нашел ее в полиэтиленовой лохани? – обернулась она к мужу. Но в ее голосе почему-то не чувствовалось особого изумления. – Это Рю ее туда выпустил.
– Так ты знала?!
– Что ж, уцелела – и славно.
Получалось, что забыл о рыбке и оставался в неведении один Ёхэй.
Вслед за мужем Мияко поспешила на задний двор.
Подойдя к лохани, они присели возле нее, и вдруг Ёхэй удрученно обронил;
– Кто знает, может быть, писатели, живущие в мире вымысла, невольно сами как-то черствеют душой?…
– О чем ты?
– Я был потрясен, обнаружив Чернозолотку, да и твои слова задели меня.
– Выходит, я тебя обидела?
– Нет-нет. Тут дело во мне самом.
На этот раз Мияко не смолчала.
– Да нет уж, с профессией писателя это не связано. Ты вообще всегда отличался некоторой черствостью. Вспомни, как ты вел себя, когда мне случалось простудиться и заболеть. Нет чтобы ласково обнять и пригреть меня. Только и знал, что читать нотации: «Нельзя выходить на улицу без пальто, неразумно мыться в плохо протопленной бане…»
– Знаю, знаю. Сто раз слышал… все уши прожужжала.
– Что-то разладилось у нас с тобой. Раз уж пришлось остаться вдвоем, надо стараться жить в мире да согласии.
Мияко погрузила руки в лохань и осторожно зачерпнула воду со дня. На ладони у нее, слегка покачиваясь, лежала крохотная рыбешка. Мияко уже поднесла руки почти к самой поверхности, но рыбка вдруг проворно выскользнула между пальцев.
– Какая прелесть! – восхищенно воскликнула Мияко. – Такая крохотная, что почти не чувствуешь ее прикосновения. А тоже ведь живое существо.
– Чудеса! И сколько на свете подобных чудес! Оказаться всеми забытой, заброшенной и тихонько пережить холодную зиму подо льдом…
– Да-а… После того как Рю пустил Чернозолотку в ванну, я несколько раз приходила сюда посмотреть на нее, а потом как-то совсем из головы вон. Выходит, и я бываю черствой… – Мияко нахмурила брови.
Чернозолотка как нырнула на дно, так и оставалась лежать неподвижным черным комочком.
– Давай поскорее сменим воду, – предложила Мияко. Но Ёхэй перебил ее:
– Нет-нет. Выпустим ее в пруд, что перед твоим кабинетом.
– В пруд? Ни в коем случае!
– Почему? Раз уж она уцелела, пусть теперь подрастает в пруду. Там и кислорода вдоволь.
– Это невозможно! Ты же знаешь, там хозяйничает черный карп. Он мигом проглотит нашу рыбку. Иначе зачем бы Рю пускать ее в полиэтиленовую ванну.
– Погоди, я, кажется, кое-что придумал. Мне хочется, чтобы Чернозолотка все-таки порезвилась в пруду.
– H ты знаешь, как это сделать?
– Да, знаю.
– Что ж, полагаюсь на тебя. Смотри только, не погуби малышку.
– Что за ерунда!
После ухода жены Ёхэй продолжал наблюдать за Чернозолоткой. Трогательный вид рыбешки, деловито сновавшей в воде, помимо его воли вызывал в памяти образ внука. Что-то тревожно-загадочное почудилось Ёхэю в иссиня-черной окраске этой крохи, которую он начинал воспринимать как одушевленное существо. Старик уверовал, что радость, доставленная рыбке, обернется радостью и для внука.
