К нам подходит какой-то мужчина, и при виде докторского чемоданчика в его руке я отодвигаюсь в сторонку. Проворными стежками он сшивает рассеченную бровь. Передергиваясь от боли, Даниэль сносит эту процедуру.
— Дома прикладывайте к ушибам лед, — рекомендует доктор. — Договорились?
— Спасибо, — отвечает Хмурый и, ведомый какой-то воблой в очках, тащится вниз к каютам, чтобы переодеться в сухое.
Понапрасну прождав несколько минут, я отправляюсь на розыски. Очкастая вобла стережет одну из дверей. При моем появлении она раскидывает в стороны руки и шипит:
— Его нельзя беспокоить!
Нырнув под ее локтем, врываюсь в каюту. Даниэль, совершенно голый, сидит на краю койки. Я склоняюсь над ним, не решаясь прикоснуться. На нем живого места нет.
— Отчего бы тебе не одеться? — говорю я, прочистив горло.
— Я и сам собирался это сделать, — бормочет он.
— Тогда валяй, кто мешает!
— Не одолжишь свою юбку? По-моему, меня кастрировали.
— Не вздумай раскисать! Тебе предстоит самое трудное — прошагать у них на глазах до машины. Чем увереннее будешь держаться, тем лучше. В конце концов, ты ведь у нас супермен.
— Издеваться явилась?
— Ладно, так уж и быть, помогу тебе натянуть штаны.
Даниэль вскидывает на меня взгляд, лицо его изуродовано до неузнаваемости. Левый глаз совершенно заплыл, губастому рту мог бы позавидовать эфиоп, а остальное, что находится между глазами и ртом, отливает всеми цветами радуги. Разумеется, я бы помалкивала в тряпочку, не знай он заранее, на что шел. Правда, сейчас я решаю отложить упреки до лучших времен.
С моей помощью Даниэль одевается. Застегивая брюки, он болезненно морщится, но, к счастью, штаны достаточно просторны, чтобы он мог не вскрикивать от боли при каждом шаге. Мы успеваем доковылять до двери, когда в каюту вваливаются Тахир и Файшак.
У актера, что называется, нет слов, зато режиссер разговорчив не в меру.
— Ну что я могу сказать? Сцена получилась натуральная, то, что надо. Вы хорошо провели свою роль. На сегодня хватит, можете отправляться домой. Вряд ли мы сумеем продолжить работу. Разве что снимем Айка крупным планом, но сначала надо просмотреть готовый материал… От каскадеров сейчас все равно толку никакого…
— Вы что, не видели, что творится на съемочной площадке? — не выдерживаю я.
Он пожимает плечами:
— Знаете, во сколько обошлось мне это удовольствие? Так что я вправе ожидать, что каскадеры не станут щадить свои физиономии.
Я достаю из сумки банкноту и протягиваю ему. Он не понимает, чего я от него хочу, неуверенно берет деньги, и тут я с размаху даю ему затрещину. Пошатнувшись, Тахир хватается за щеку, затем прячет деньги в карман.
— У вас ведь, должно быть, есть имя?
— Дениза Врай, к вашим услугам.
— Да-а, рука у вас тяжелая. — Он качает головой. Из носа тонкой струйкой течет кровь, но режиссер не выказывает особого возмущения. Оно и понятно, ведь «удовольствие» оплачено. — Где я могу вас найти, если понадобится? — обращается он к Хмурому. — Как полагаете, лицо ваше до завтра придет в норму?
Даниэль молча пожимает плечами, и великий режиссер отпускает нас.
Кто не испытал на себе, тот и понятия не имеет, каким бесконечным может быть путь в полсотню ступенек и два десятка метров. Всю дорогу мы непринужденно и весело болтаем, Даниэль держится молодцом, даже улыбается разбитыми губами, поскрипывая, правда, зубами, но, кроме меня, никто этого не слышит.
На подходе к автомобильной стоянке я замечаю Эзио. Ему тоже крепко досталось, но горилла не позволяет себе расслабиться. Рядом с ним шагает Йон Хольден. Нет сомнения, они направляются к нам.
— Привет, Дениза! — любезно приветствует меня Хольден.
— Привет, Йон! — мщу я ему за панибратство.
Он проглатывает мою вольность не моргнув глазом и ослепительно улыбается Даниэлю.
— У нашего суперсыщика несколько бледный вид. Ничего страшного, издержки производства. Тут уж, как говорится, не до жиру, быть бы живу.
— Вы правы, — тотчас встреваю я. — Малоприятно, когда за тобой охотятся стаей.
Хольден тоже умеет владеть мимикой. Не дрогнув ни единым лицевым мускулом, он делает вид, будто мой намек к нему не относится.
