Золотая Орда. Между Ясой и Кораном. Начало конфликта - страница 6
В 1245 г. русский архиепископ Петр сообщил Лионскому собору: «Намерены они подчинить себе весь мир, и было им божественное откровение, что должны они разорить весь мир за тридцать девять лет» (Английские источники, с. 152). В 1242 г. Понс де Обон, магистр ордена тамплиеров во Франции, направил послание Людовику IX, где сообщает о дипломатических контактах между рыцарями и монголами: «И если к ним посылают какого-либо гонца, его берут передовые в войске, завязывают ему глаза, и ведут его к своему государю, который, по их словам, должен быть владыкой всего мира» (Понс де Обон, с. 6).
В классификации Роджера Бэкона мировые религиозные учения выстроены по степени удаления от совершенства единого Бога. Роджер Бэкон вводит в классификацию и дополнительный критерий: цель, а именно достижение счастья в настоящей и будущей жизни. В результате получается, что монголы, подобно христианам, веруют в единого Бога, но совершенно не заботятся о будущей жизни, горя желанием повелевать над миром.
Не все были готовы столь радикально обновить свой взгляд на религиозную ситуацию в мире. Например, венгерскому архидиакону Фоме Сплитскому трудно выйти за пределы традиционной для Средиземноморья схемы, при этом его позиция выдает полную неопределенность: «Они не связаны ни христианским, ни иудейским, ни сарацинским законом, а потому им не ведома справедливость и не соблюдают они верности клятве» (Фома Сплитский. XXXVII). Для него монголы это просто нечестивый народ.
Другие наблюдатели услышали и поняли, в чем заключалась суть имперской толерантности. По словам папского посланника Андре де Лонжюмо, «король тартар домогается только власти над всеми и даже монархии над всем миром и не жаждет чьей-нибудь смерти, но дозволяет каждому пребывать в своем вероисповедании, после того как [человек] проявил к нему повиновение, и никого не принуждает [совершать] противоположное его вероисповеданию» (Английские источники, с. 133).
То же самое утверждает персидский историк Джувайни: «В согласии с Ясой и обычаем монголов каждый, кто покоряется и подчиняется им, получает безопасность и освобождается от ужаса и немилости их жестокости. Кроме того, они не препятствуют никакой вере и никакой религии — как можно говорить о препятствии? — они даже поощряют их; и свидетельство этого утверждения — слова Мухаммада (да будет мир с ним!): "Истинно, Аллах укрепит свою религию через народ, у которого не будет никаких богатств". Они освободили наиболее ученых из приверженцев каждой религии от любых налогов и от тягот податей; их священная собственность и наследство, которое они оставили для всеобщего употребления, принадлежащие им крестьяне и земледельцы также объявлены освобожденными от налогов; и никто не может поносить их, особенно имамов веры Мухаммада и особенно теперь, во времена правления Менгу-каана, когда несколько принцев дома Чингис-хана, его дети и внуки, объединили достоинства ислама с властью над миром; и так велико число их последователей и приверженцев, которые украсили себя драгоценностями благодати веры, что их невозможно сосчитать и исчислить» (Джувайни. I. 11).
Джувайни выдает желаемое за действительное, когда полагает, что возможно объединить «достоинства ислама с властью над миром». Единство империи и благополучие правящего дома диктовали соблюдение Ясы, а Яса устанавливала приоритет имперских законов над религиозными законами. На практике мусульман устраивал закон о свободе их вероисповедания, но не устраивало то, что такая же свобода дана и другим конфессиям. Скрытый конфликт можно обозначить как противостояние Ясы и Корана, Тенгри и Аллаха. Только с распадом Монгольской империи в середине XIV в. ислам восторжествовал в Золотой Орде, Иране и Чагатайском улусе.
Возникает вопрос: все ли наблюдатели осознавали новизну момента и, второе, как они, признавая собственную веру сверхценностью, определяли ценность монгольской доктрины? Немногие понимали существо вопроса. Но те, кто понимал, а в их число входит и Роджер Бэкон, рисуют поразительную картину.
