Человек определяет сам.
Значит, он себя еще не предал,
Если вынес на своем горбе
С детства дома рощенное кредо:
«Дай другим, потом возьми себе».
Если горло ты еще не грыз,
Не грызи, постой, не торопись.
Звенят презренные дукаты,
Стыдливо ежится меню,
Сегодня здесь аристократы
И парвеню.
Им подают не так, как прочим:
Наш сервис — право первой ночи
Для всех аристократов брюха,
А после них торговля — шлюха.
Их совесть мерять на караты,
Но я их даже не виню —
Умеют жить аристократы
И парвеню.
Но только сердце холодеет,
И пробирает до костей
Глухая ненависть плебея
К аристократам всех мастей.
Наполнены бокалы торжества,
Но не вином, а завистью и ядом,
И пьяно разглагольствует молва,
Что не вполне заслужена награда.
А чья — вполне, кто не вилял блудливо,
Когда пришла пора делить слонов?
На небесах ночует справедливость,
А что нам до загробных снов?
Всегда, везде, во всем решает труд,
Но есть и награжденные, и просто.
Становишься как будто выше ростом,
Как только индульгенцию дадут.
Бывает и награда в порицанье,
И знаешь сам, что ненависть права,
Но, боже мой, как манит нас мерцанье
Наполненных бокалов торжества!
Глухим не петь, слепым не рисовать,
Уверенным в себе — не сомневаться,
Но жизнь есть жизнь:
Научит честных брать,
Правдивых — лгать,
А слабых — пресмыкаться.
За океаны незачем бежать,
Тут власть своя, тут некого бояться,
Но власть есть власть:
Научит обижать,
И унижать других,
И унижаться.
Но почему же, почему
Не удается никому
Прожить, как хочется ему,
По правде, сердцу и уму,
Но почему ?
Чудес —не ждать,
На них не уповать,
За справедливость вечно надо драться.
Глухим не петь, слепым не рисовать,
Уверенным в себе — не сомневаться.
У поэтов не бывает отчества:
Потерялось меж шипов и роз,
Сохранилось только одиночество
И улыбка до седых волос.
И мечта — в далеких переулках
И аллеях Млечного пути
Воду, жизнь, кострищ истлевших чурки
Или каплю разума найти.
И надежда — снова за туманами
Увидать родные берега,
Дотерпеть, пока обетованная
Встретит припозднившийся фрегат.
И печаль — о позабытом счастье
Тишины седеющих полян,
Где деревьев мокрые запястья
Обнимают утренний туман.
И любовь — к неведомым грядущим,
К тем, которым суждено дойти.
Время подчиняется идущим,
Если марша не забыт мотив.
Для поэта нету выше почести,
Чем услышать, как в избытке чувств
Строчки, пусть перевранные отчасти,
Кто-то повторяет наизусть.
Ну, что ты все рыщешь да ищешь
Слово давно позабытое,
Как старый окурок курильщик,
Когда магазины закрыты.
Пусть мучаются сквернословы
В поисках слова пряного,
Обидят — найдется слово,
Избранное из бранного.
А если споткнется песня,
Прерванная-перевранная,
Слово само воскреснет
В песне, написанной нервами.
Нужна кровяная плазма
Волшебной силе искусства,
Нет искусства без разума,
Нет искусства без чувства.
Глаза проглядевшим глядя,
Кто мигнет раздеваться им,
Не нужно добычи радия:
Достаточно радиации.
Так что же ты веешь полову,
Так что ж ты скребешь по сусекам,
Живи — и отыщется слово,
Живи — и будь человеком.
И не к чему снова и снова
Размазывать кашу манную,
Дерись — и найдется слово,
Избранное из бранного.
Трудись, — чтоб приблизить время,
Омытое чистыми красками,
Дерзай, — и родится племя
Слов молодых и ласковых!
Поэзия проста до тривиальности:
В ней кровь-любовь и сторона-страна,
И все же отражением реальности
Ума и сердца кажется она.
Но первый камень бросит математик
В ритмически отлаженную речь
И скажет: «Информацию утратив,
Что ты стихом надеешься сберечь»
И физик, к делу подойдя формально,
Докажет, что поэзия плоха
По той причине, что не экстремальна
Свободная энергия стиха.
А критик, дуя на огонь и воду,
Немедля сформулирует упрек,
Что написать: «Восславил я свободу», —
Юпитер мог, а бык уже не мог.
Как человек рациональной эры,
Я сознаю: поэзия — глупа,
Но почему-то к ней — как символ веры
Не зарастает древняя тропа.
Мне не поспеть за модой и погодой,
Так пусть как прежде будоражит кровь
И это слово сладкое «свобода»,
И это слово сладкое «любовь».
Слово властелином мира
Станет в завтрашней борьбе.
Где ты, лира, с кем ты, лира,
Кто играет на тебе?