Зодчий - страница 9

Чайханы и харчевни бесперебойно обслуживали народ, лавки, почти все двухэтажные, находились под одним общим сводом, будто под единым сводчатым потолком. Свет туда проникал из решетчатых отверстий в виде окон. Внутри базара было на редкость чисто и красиво, ибо и улицы и базарные площади мостили здесь обтесанным камнем, привезенным с гор, он-то и предохранял от грязи и пыли. Арыки, выложенные жженым кирпичом, пропускали любое количество воды через особые керамические трубы. Поэтому к обуви человека, приехавшего на базар, не пристанет ни пылинки.

В нишах дуканов — лавок были навалены штуки разноцветных тонких тканей — атласов, нежно-голубого бархата, златотканой парчи, так что у человека невольно разбегались глаза. Здесь можно было купить все, что душе угодно: от самых редкостных в мире товаров до любых мелочей…

Встреча зодчего Бухари с устадом Кавамом получилась не совсем обычной. У калитки Наджмеддина встретил Худододбек, почтительно поздоровался с ним, приложив руки к груди, и пригласил в дом. Приход друга отца, уважаемого человека, отца Бадии, привел в замешательство этого беспечного юношу. Он проводил высокочтимого гостя в комнату для гостей.

Зодчий вошел в просторную и красиво убранную залу и, прочитав короткую молитву, обратился к Худододбеку, и голос его не дрогнул:

— Прошу простить, что пришел так рано. Мне необходимо поговорить с устадом о важном и безотлагательном деле.

— Да что вы, что вы? Я сейчас позову отца.

Юноша поспешно поднялся с места и пошел во внутренний двор.

Через несколько минут явился сам устад Кавам с четками в руках, в накинутом на плечи халате и в кавушах на босу ногу. И его тоже, несомненно, удивило столь раннее посещение. Он поздоровался с гостем, пожав ему руку. Усадив Бухари на почетное место, хозяин велел сыну расстелить дастархан. Худододбек проворно удалился.

, Снова прочли короткую молитву, и устад Кавам взглянул на друга:

— Добро пожаловать.

— Доброго вам здоровья и радости, — ответил Бухари, грустно вздохнув.

И устад Кавам сразу же понял, что огромное горе теснит сердце Наджмеддина… «Может быть, в строительстве медресе произошла какая-то путаница? — подумал он. — Или израсходованы все выделенные средства?

Иногда ошибка обнаруживается в боковых башнях портала или в своде… или фундамент заложен неверно?». Бее эти мысли в мгновение ока пролетели в голове устада Кавама. Он подумал о том, что, когда возводился минарет Мусалло, да и многие другие сооружения, его дорогой друг беззаветно помогал ему своими знаниями, мудростью и удивительной искренностью и, несмотря на то, что оба зодчих были равно уважаемы, пользовались равным влиянием и были равны в званиях, Наджмеддин всегда возвеличивал устада Кавама, всегда готов был оказать ему любую помощь и услугу.

Наконец Наджмеддин Бухари поднял опущенную голову.

— Устад, стряслось большое горе. Ночью увели Низамеддина в Ихтиёриддин…

— Как? — выкрикнул устад. — В Ихтиёриддин?

Задав этот вопрос, он внезапно умолк.

До него дошли слухи о том, что Ахмад Лур, имеющий отношение к группе хуруфитов, совершил покушение на государя и что сейчас разыскивают его сообщников и бросают их в Ихтиёриддин. Значит, Низамеддин связан с ними? Значит, он среди тех, кто покушался на жизнь его величества… А ведь сейчас хуруфиты — самые опасные внутренние враги государства, опаснее даже сарбадаров.

— Причины мне неизвестны… — произнес Наджмеддин Бухари, пристально глядя в лицо Кавама. Он словно вымаливал у него помощи и спасения. Он знал, что Байсункур-мирза никогда и ни в чем не отказывал устаду Каваму.

— Это действительно огромное горе, — протянул устад Кавам, вникнув в суть происшедшего. Он слыхал, что отец его друга был некогда связан с Хурдаки Бухари, за что и был обезглавлен. Но чтобы сын такого уважаемого человека пошел против властей, как последний негодяй, — нет, это немыслимо. «Чего ему не хватало? Сын столь почитаемого зодчего! Ни в чем не было отказа! Эти проклятые хуруфиты — продолжатели злых деяний сгинувших сарбадаров — дошли до прямого злодейства, пристрастились к подлым делам», — думал устад Кавам. Помолчав немного, он посмотрел на Бухари. — Устад, — сказал он, — да облегчит господь его страдания, да вразумит его! Если вина его невелика, то скоро он будет освобожден…