— Scheisse! — зло выругался Крыласов, разглядывая вывеску брачного агентства «Марьяж».
Брачное агентство! Кто б мог подумать! В нашем полку прибыло.
Дамочка, оказывается, из сексуально озабоченных святош. Из тех, что, скорбно вздыхая, расхаживают с постной миной по кладбищам, бьют в церквах земные поклоны, а на самом деле думают только об одном. Ни дня без секса!
Точь-в-точь, как его родная мамаша. Взгляд в пол, на голову платочек потемнее налепит, губы в куриную гузку свернет и бегом в церковь, грехи замаливать. Со стороны и не подумаешь, что всю ночь напролет читала запоем очередной женский роман.
«Ее трепещущее лоно, нежные розовые бутоны сосков, все ее женское естество дрожало в предвкушении встречи с мужчиной ее мечты».
Полный бред!
Начитается матушка в свои шестьдесят этих эротических бредней до одури — и к попу, на исповедь. Не согрешишь — не покаешься!
Все полки в книжном шкафу уставлены копеечными бумажными иконками, а попробуй, приглядись, к чему у нее эти самые иконки прислонены? Вот именно! К дрянным книжонкам с грудастыми красотками на ярких глянцевых обложках. И смех, и грех!
Ханжа! Эгоистка! Всю жизнь думала только о себе! Крыласов достал сигарету и закурил. Нельзя расслабляться. Нельзя позволять себе все время думать о матери. Злиться на нее он может до бесконечности, это все равно что толочь воду в ступе. Результата — ноль!
Он еще раз сверился с запиской, найденной в сумке, которую потеряла кладбищенская незнакомка. На плотном белом листе бумаги красивым, четким почерком, печатными буквами написано: «Марьяж», и аккуратный, но маловразумительный чертежик, как пройти к этому самому «Марьяжу», что находится в Перцовом доме на Лиговке.
Да. Сразу видно — баба писала. Подружка! Сама удачно сходила, теперь других посылает. Сходи, дескать, там и тебе кого-нибудь подберут. А эта, попрыгунья с «конским хвостом», рада стараться, намылилась в дом свиданий, да вот незадача — адресок потеряла.
Подходящий адрес для брачного агентства, ничего не скажешь!
До революции дом генерала Перцова был славен тем, что находился в нем дорогой столичный бордель. Бордель этот, расположенный всего в пяти минутах ходьбы от Московского вокзала, пользовался у высокопоставленных чиновников начала прошлого века большой популярностью.
Удобно, знаете ли, зайти на пару часиков перед поездкой «по казенной надобности», рюмочку пропустить, развеяться.
— Вы были сегодня с визитом у генерала? — шутили государственные мужи, встречаясь в вагоне ночного поезда на Москву.
Историю эту он знает от деда. Тот часто ее рассказывал, каждый раз, когда они ходили в кино. Ближайший к дому кинотеатр «Стрела» был здесь, на первом этаже Перцова дома.
Дед много знал таких городских историй: о домах, скверах и улицах Питера, рассказывал их по многу раз, повторяясь, к месту и не очень, но Шурику всегда нравилось его слушать.
Шурик деда своего любил. Очень. Страшно представить, во что превратилось бы его детство, не будь рядом деда.
Уж мать с бабкой расстарались бы, превратили его жизнь в ад. Ходил бы он у них по одной половице!
— Шурчик, слезь с подоконника. Убьешься. И тише, не шуми! Видишь, мамочка с работы пришла, устала. — Поджав губы, неодобрительно покачивает головой бабушка.
— Шурчик, не бегай, вспотеешь, — вторит ей скорбным шепотом матушка.
Фальшь. Сплошная фальшь. Мать с бабкой — обе фальшивы насквозь. Их заботы о нем — сплошное притворство.
Кому нужна эта мелочная навязчивая опека, если они лишили его самого дорогого — отца!
А все мамочка с ее дурацкими капризами. Мать капризничала, а бабка капризам драгоценной своей доченьки потакала. Скучно тебе, доченька, одиноко на чужой стороне, так возвращайся домой, бог с ним, с мужем, живи с мамочкой. А что внука своего без отца оставила, бабке и горя мало. Лишь бы дочка при ней была.
Ирина Крыласова замуж вышла рано. В восемнадцать. Только-только школу окончила, в институт поступила, а в сентябре уже замуж засобиралась.
Самая первая из всего класса. Никто про нее такое и подумать не мог. Уж какая была скромница! На выпускной вечер — и на тот с косой пришла. Все девчонки в парикмахерскую сбегали, причесок модных понакрутили, а эта — с косой. Заплела толщиной в руку, на грудь перекинула, и вперед! Маменькина дочка!
