Отказаться от мальчика у Люськи и в мыслях не было. Сама — сирота при живых родителях.
Думала, она думала и надумала. Одна у нее дорога — в Стрельну. На поклон к мамаше. Может, пустит. Люська слышала, папаня преставился, хватанул с бодуна водки паленой. Царство ему небесное.
Взяла Люсенька своего сыночка, завернутого в казенное одеяло, и на трамвай. Тридцать шестой номер. За три копейки до самой Стрельны довозит.
Едет она, в окно смотрит, ни о чем не думает. Страшно думать. Что будет, если откажет ей маманя?
Вдруг она уже не одна, а с сожителем. Свинья грязи найдет!
Трамвай уже к кольцу подошел, выходить пора, а у нее ноги не идут. Опустила монетку, билетик оторвала и поехала обратно в город.
Три круга она так сделала, пока на одной из остановок не вошел в вагон Юрий Иванович.
Люська его сразу узнала. По этюднику. Дядя Юра у них в интернате истопником работал, в котельной, а еще он был художником. Картины писал, настоящие, маслом, и ребят учил рисовать. Тех, конечно, кто сам хотел. Добрый мужик, ничего не скажешь.
Обрадовалась она ему, как родному. Положение-то безвыходное. Ребенка кормить пора, а в трамвае холодно. Враз застудишься, грудницу схватишь. Да и неловко как-то на людях рассупониваться.
Ребенок пищит, молоко чует, а молока, будь оно неладно, уже столько скопилось, что груди словно иголками покалывает, ажио мороз по коже. Короче, кинулась Люсенька к дяде Юре и все ему рассказала. Тот пригласил к себе. Она согласилась. Так они с сыном оказались в квартире на Греческом.
Про замужество она тогда и не думала. Вы что?! Юрий Иванович ей в отцы годился. Хотела только первое время перебиться, а там видно будет. Только вот жизнь рассудила иначе.
Была у дяди Юры мачеха — Клеопатра Ивановна. Так вот эта самая тетка Клепа так в Люськиного сыночка вцепилась, что никакого с ней сладу не было. — Мой внучонок, и все тут! — кричит. — Он и похож-то весь на Юрика. Наша порода! Вылитый Шестерня! Не хотите, чтоб все чин чинарем, чтобы расписаться и жить по-людски — ляд с вами! Живите, как хотите! Сходитесь, разводитесь, только мальчика я вам все равно не отдам. Держите рот корытом! — И кастрюлей со щами об пол как жахнет!
Юрий Иванович, тот с мачехой вообще никогда не спорил, все по ее указке делал.
Не стала спорить и Люся. От добра добра не ищут!
Юрий Иванович с Люсенькой расписались. Сына назвали Ванечкой. Началась семейная жизнь.
К хозяйству и ребенку тетя Клепа молодую не подпускала. Сама справлялась. Волей-неволей пришлось Люське посвятить себя мужу. Без дела сидеть скучно.
И музой, япона мать, для него стала, и сподвижницей. Это ведь она, Люся, надумала, что мужнины картины продавать можно. Чего добру пропадать? Надумала и свекровушку свою уговорила. А там уж дело за малым стало.
Тетя Клепа так на пасынка навалилась, что не отвертишься.
Тот лишь рукой махнул:
— Делайте, что хотите!
Люське только того и надо. Ноги в руки — и на площадь Островского.
В те годы у решетки Катькиного садика настоящая художественная выставка-продажа была. Вот и Люсенька пристроилась там торговать. Другой раз погода такая, что хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, а ей все нипочем. Стоит, посмеивается да на все лады нахваливает полотна своего благоверного.
Юрий Иванович картины свои раньше и Не показывал никому, разве что ребятишкам в интернате. Прямо бука букой был, а не человек. Люся же — девушка открытая, общительная, живо со всеми художниками с площади Островского перезнакомилась, подружилась и мужа на стезю праведную наставила. На самом деле художником Юрий Иванович был замечательным, ему только веры в свои силы не хватало. А тут, в кругу единомышленников, он словно второе дыхание почувствовал. Стал выставлять свои работы, его заметили, приняли в Художественный фонд и даже персональную мастерскую выделили.
Только недолго Люсенька успехам мужа радовалась. Не создана она, видно, для семейной жизни.
Порченая.
Пошла с сыном на Новогоднюю елку в ДК Горького — и влюбилась. В клоуна.
Правду сказать, с Юрием Ивановичем страстной любви у нее никогда не было. Так… Уважала она его, конечно. Благодарна была. Само собой. И только.
