Знание-сила, 2006 № 04 (946) - страница 14

Несмотря на то, что нынешние носители русского языка и русской культуры унаследовали и присвоили риторику и идеологию Родины главным образом в их советской официально-политической редакции, они пережили развал советской символической вселенной, и Родина вошла в новую эпоху на правах центральной идеологемы.

Светлана Адоньева

Я хорошо помню, что, когда я была маленькой, вопрос о неугасимости Вечного огня был для меня очень важным с чисто естественной стороны: вечный огонь, так же, как бездонный колодец, — сочетания, которые свидетельствовали о наличии сверхъестественного. Я думаю, каждый вспомнит собственные детские головоломки в отношении понятия бесконечности. Помню раздражение родителей в ответ на мои вопросы ("неужели он никогда не гаснет — ни от снега, ни от дождя, ни от ветра?..."). Рядом с этим воспоминанием: пасмурный холодный день с мелким дождем, папина серая фетровая шляпа, воздушные шары и неугасимый огонь...

Я заинтересовалась вопросом, откуда и когда была позаимствована традиция Вечного огня. Самые близкие этнографические параллели: обычай "греть покойников", который состоял в том, что под Рождество на дворе разводили костер и поминали "родителей". "Крестьяне убеждены, — отмечал этнограф Д.Зеленин, — что у таких костров вместе с ними незримо греются их предки". Был также обычай разводить костер из оставшейся после изготовления гроба стружки у кладбища после похорон. Через такой костер перепрыгивали, чтобы не бояться покойников. Наиболее близкая параллель православной обрядности — лампады и свечи у мощей святых и на могилах праведников.

Вот плоды разысканий в области семантики и прагматики этого ритуального символа...

После февральского переворота 1917 года возник вопрос о выборе места для захоронения жертв уличных событий (многие из жертв не были опознаны). Один из вариантов был на месте Александрийской колонны. Избрали Марсово поле, где и похоронили в марте 1917 года, почти месяц пролежавшие без погребения, трупы. Это было первое публичное захоронение в России, совершенное с нарушением церковного обычая: без панихиды, вне кладбища и без надмогильных крестов.

"Я видел Марсово поле, — писал И. Бунин, — на котором только что совершили, как некое традиционное жертвоприношение революции, комедию похорон будто бы павших за свободу героев. Что нужды, что это было, собственно, издевательство над мертвыми, что они были лишены честного христианского погребения, заколочены в гробы почему-то красные и противоестественно закопаны в самом центре города живых... Комедию проделали с полным легкомыслием, оскорбив скромный прах никому не ведомых покойников высокопарным красноречием".

Потребность в реконструкции Марсова поля в начале двадцатых была определена необходимостью заменить временное мемориальное сооружение постоянным. Фактически эта мемориальная площадка оказалась первым продуктом советской архитектуры.

А.В. Луначарский писал Ленину в середине сентября 1918 года: "Памятник героям революции. Вот мною сочиненная надпись, если Вам интересно:

1 - Бессмертен павший за великое дело, в народе жив вечно, кто для народа жизнь положил, трудился, боролся и умер за общее благо.

2 - Не зная всех героев, в борьбе за свободу кто кровь свою отдал, — род человеческий чтит безымянных".

Ключевое слово — бессмертны (заметим — только те), кто умер за общее благо. Сакрализуемый объект — общее благо. Определено и нормативное отношение к нему — самопожертвование. Наградой становится бессмертие. Оно обеспечивается тем, что "род человеческий чтит".

Слову "бессмертие" приписывается очевидно новый смысл, о чем свидетельствуют словари девятнадцатого века, где его значение — "незабвенный, вечнопамятный" — второе, а первое и главное — "жизнь духовная, бесконечная, независимая от плоти".

Два эти значения представляют собой альтернативу: бессмертие души, которое обеспечивается личным выбором, или бессмертие в творениях, что может быть обеспечено только внешним по отношению к личности действием потомков.