Знание-сила, 2004 № 08 (926) - страница 14

18 и 31 октября 1918 года были убиты 99 заложников, в том числе две женщины. Ни их имена, ни смехотворно маленькое количество "врагов всемирной революции" не скрывались: все было опубликовано в местных "Известиях" за подписью председателя местного ЧК Атарбекова.

Не будем рассуждать о правомерности института заложников в военных условиях, отметим другое. В газетной публикации была опущена существенная подробность: заложники не были расстреляны.

Они были зверски зарублены на окраине пятигорского кладбища. Это было доказано эксгумацией трупов и показаниями свидетелей.

Раздетым заложникам приказывали вставать на колени на краю ямы, вытянув шею. Рубили неумело, ударяя по несколько раз, иногда для потехи отрубая сначала конечности. Полумертвых сбрасывали в яму, не добивая. Стоны слышались до рассвета. Вся земля вокруг была усеяна осколками костей и так залита кровью, что могильщики утром проваливались по щиколотку в страшную гущу.

По показаниям свидетеля Тимрота, сам Атарбеков хвастался, что генерала Рузского он убил лично. Красноармейцы отказались убивать этого старика. На предложения сотрудничать с советской властью он неизменно отвечал отказом, даже в тюрьме, называя все происходящее "великим разбоем".

Остается лишь с горечью вспомнить, что смута в России началась все же с отречения Николая II, а сдался император в Могилеве генералу Рузскому. Он же и пал в числе первых жертв "русского бессмысленного и беспощадного бунта". Атарбеков похвалялся черкесским кинжалом, которым он заколол генерала в шею...

У подножия горы Машук давно уже нет больших братских могил, обустроенных добровольческой армией, а улица Атарбекова в Москве есть. В акте комиссии он вместе с другими чекистами назван "преступником и садистом, для которого пролитие крови и причинение страданий другим — источник нездоровых наслаждений". Мы вполне с этим согласны, считая само существование Атарбековской улицы насилием над моралью нормальных людей.

В 1919 году уже в составе политотдела РВС Кавказского фронта (председатель — Киров) Атарбеков с неслыханной жестокостью подавил местное восстание рабочих, расстреляв (?) до 1500 человек.

Само восстание было спровоцировано насилием и издевательствами комиссара, который хвалился, что подчиняется только Кирову, и наводил ужас, окруженный телохранителями из своих земляков. По ультимативному требованию Ударной коммунистической роты летом того же года "железный Геворк" был доставлен под конвоем в Москву после астраханской расправы.

Но вмешательство Сталина спасло чекиста. Отсюда он уехал с отрядом московской молодежи, по рекомендации Ленина возглавив очередной "Особый отдел". Окончилась Гражданская война, начались партийные разборки, сопровождавшиеся трагическими дорожными катастрофами. Был сбит почти единственным на всю округу грузовиком друг Атарбекова, террорист с дореволюционным стажем Камо. В 1925 году при неизвестных обстоятельствах разбился и самолет с пассажирами высокого ранга, следовавшими из Тбилиси в Сухуми на встречу со Сталиным. В семье родственников Атарбекова до сих пор живет легенда о том, что эта катастрофа была подстроена, и Геворк даже выпрыгнул без парашюта, хотя неизвестно, откуда такие подробности.

До перестройки дожила его сестра Софья, она была членом партии, репрессирована в 1938, муж — в 1936 году, отец (ее и "железного Геворка") расстрелян, мать сослана. Старший сын Гарик попал в плен на Западном фронте. После победы, ожидая репатриации, он узнал, что его ждет на родине, "наутро сел на велосипед, надел берет и объявил себя испанцем. Думал, ненадолго уезжаю, опомнится Сталин... Оказалось, на всю оставшуюся жизнь". 06 этом племянник Атарбекова рассказал корреспондентам журнала "Звезда" в 1989 году, когда у нас началась перестройка.

Дмитрий Равинский

Мифология города — не просто один из жанров городского фольклора и рассказы о происшествиях чрезвычайных ("а в гастрономе номер 8 продавали сосиски из человечьего мяса"), исторические анекдоты, привязанные к какому-то городу или дому. Это одно из измерений городской культуры, далеко не исчерпываемое текстами и нередко вообще не формулируемое, это особый тип восприятия города, его "переживания", а разного рода "городские легенды" — лишь проявление, словесное закрепление такого восприятия в словах.