Никаких других представлений о нашей истории молодым предложено не было. Другие картинки прошлого оказалось невозможно вместить в сознание. Ну, скажем, хотя бы Лобачевского или Вернадского, коли уж так сосредоточиваться на отечественной науке. Или доктора Гааза. Или Сергия Радонежского (ведь свыше 60% населения, включая молодежь, уверяют, будто они православные). А переоценка XX века, сталинизма, революции? Она так и не произошла, новое прочтение истории XVIII — XIX века как попыток государственной модернизации, которые срываются на каждом этапе, не получилось.
До сих пор мы имеем победную историю России как мировой державы, причем она в этом мире — исключение. Именно поэтому она живет исключительно в состоянии исключительности. Великие войны, великие лишения, великая мобилизация, когда все как один, — вся эта картинка по-прежнему единственная, ей нет альтернатив.
У людей в стране нет представлений о других движущих силах истории, о других способах жить вместе, кроме как они жили и живут, объединяясь лишь в мифе о великой державе и каждый день копошась, выживая каждый как сумеет, опираясь только на самые ближайшие связи и больше ни на что.
Идеализируя брежневскую эпоху — а ее идеализируют все, и старые, и молодые, — молодые не задаются вопросом, чего все это стоило и где мы сегодня находимся именно из-за того, что у нас был этот «рай» 70-х, и не имеем реальных возможностей вписаться в мировую политику, в мировое разделение труда.
Путин тоже миф, сотканный из того, что хочется стабильности, ничего другого нет, надежды по-прежнему на государство и его системы, а он из тех частей системы, про которую в массах принято думать, будто бы она наименее коррумпирована, наиболее сплочена, все-таки способна как-то эффективно действовать, имеет хорошую подготовку: шутка сказать, президент, говорящий на иностранном языке, даже на двух! Ну, и сравнительно молодой. Сравнительно динамичный. Выходит на татами, на горных лыжах катается.
Я думаю, середина и вторая половина 90-х годов была крушением тех начатков новой самоорганизации, которые стали было зарождаться сразу после 85 года, и, конечно, крушением всех иллюзий насчет того, что легко можно придти к новым формам общественной организации, экономики и так далее. Так что, с одной стороны, довольно тяжелое крушение для образованного сословия, для двух-трех поколенческих наборов новых политиков и экономистов. А с другой, вполне реальная и по многим пунктам вполне результативная борьба государства за то, чтобы вернуть утраченные позиции, которые оно, кажется, на какой-то момент упустило или вот- вот готово было упустить. Поэтому получился плод, увы, совместных усилий: одни потерялись и потеряли, другие сумели подхватить то, что, казалось бы, вот-вот у них могли вырвать.
Записала И. Прусс
До сих пор мы имеем победную историю России как исключительной державы, она — исключение. Именно поэтому она живет исключительно в состоянии исключительности. Великие войны, великие лишения, великая мобилизация, когда все как один, — вся эта картинка по-прежнему единственная, ей нет альтернатив. У нас нет представлений о других движущих силах истории.
Тема номера проиллюстрирована коллажами Ю. Сарафансва
Пока что - «не-до-человеки»
Постоянное напряжение и ожидание перемен — вот что становится основным фоном для психофизического и интеллектуального взросления рожденных в 1982 году.
Барахтающиеся в море разномнений, в массе своей не умеющие, а зачастую просто не решающиеся сделать выбор, они пока что поколение конформистов, как правило, не идущих на борьбу, в столкновение.
Тонущие в стихии информации, они пока что поколение или узких специалистов (прячущихся в чем-то одном, становящимся одновременно и их интересом, и главным средством самозащиты), или же ни-в-чем-не-специалисты, без какого-либо интереса вообще.
