Знание-сила, 2003 № 03 (909) - страница 33
Это свидетельствовало не только об интересе автора заметок к Владимиру Волынскому и его древностям, нов известной мере о «свойственном» к нему отношении, заставляя думать, что таким человеком мог быть только глава владимирской епархии.
Если ко всему этому прибавить дату заметок, то обладателем «четвертого почерка» в 1528 году во Владимире Волынском мог быть только один человек – владимиро-волынский епископ Иона II, занимавший епископскую кафедру с 1521 по 1535 год.
Если же принять во внимание, что до 1528 года Радзивиловская рукопись все еще не была переплетена, то ее местонахождение в епископальной библиотеке позволяло предполагать, что Владимир Волынский и был местом ее создания в 90-х годах XV века.
Положение его было особым. С одной стороны, он, древнейший центр западнорусских земель, являлся, как и вся Волынь, осколком древней Киевской Руси, а с другой – ближайшим соседом Венгрии и Польши, откуда, безусловно, шло западноевропейское влияние. В оформлении Радзивилловской летописи и прослеживается как нельзя лучше западнорусское и европейское культурное влияние. И не только. Достаточно сопоставить время создания-Радзивилловской рукописи с теми событиями, которые происходили в это время во Владимире Волынском, чтобы найти прямое подтверждение такой догадке.
Просматривая западнорусские летописи. описывающие события конца XV века, я обнаружил, что в 1490 году вся Волынь, особенно Владимир Волынский, подверглась сокрушительному набегу татар. Город был сожжен со всеми церквами, в числе которых оказался и громадный храм Успения Богородицы. Последующие четыре года ушли на восстановление разрушенного и сгоревшего. Все эти заботы легли на плечи владимиро-волынского и берестейского епископа Вассиана I, который «обновил церковь Пречистое у Володимери великую мурованую муром, иконами, и ризами, и съсуды, паче же книгами, и святи к».
Другими словами, в 1491 – 1494 годы, то есть когда закупалась бумага, использованная для Радзивиловской рукописи, епископ Вассиан I восстанавливал церкви, их внутреннее убранство и погибшие в пламени пожаров книги. Книги и летописи в том числе нужны были не только для богослужения, но и для собственной его кафедральной библиотеки. В таких случаях обычно собирали со всей епархии книги и образа для копирования, приглашали переписчиков и художников для росписи церквей и украшения книг. Тогда же, к 1494 году, храм Успения Богородицы был обнесен валами, там же было положено основание «епископскому замочку», где находились жилище владимиро-волынского епископа, его библиотека и скрипторий, в котором шла переписка книг, в том числе и нашей Радзивиловской летописи.
Оригиналом для нее послужил какой-то другой, более полный список, подобный тому, что известен сейчас под именем Московско-Академического, созданный тоже в конце XV века, но доведенный только до 1418 года. Текст Радзивиловской летописи служит его первой частью, однако там он лишен каких-либо западнорусских диалектных черт. Рукопись не была первоочередной по важности, и тот факт, что она не была закончена, может быть объяснен только смертью ее заказчика, что вполне согласуется со смертью Вассиана I в 1497 году.
Таким образом, есть основания считать 1497 год переломным в судьбе рукописи. Ее следующим владельцем должен был стать преемник Вассиана епископ Иона 1, в котором с достаточным основанием можно видеть обладателя «третьего почерка», присоединившего к летописи последнюю тетрадку (л. 246-251), переписанную им собственноручно, и сделавшего надписи к рисункам на первых восьми листах рукописи. Возможно, со временем служения этого епископа (1497 – 1503) следует связывать и работу «второго художника», о котором писала Подобедова.
Следы ветхости на листах, разрывы и подклейки – результат последующих двух десятилетий, когда летопись хранилась стопой тетрадок, вплоть до прихода на кафедру Ионы И. Новый владыка не только со вниманием прочел рукопись, но и внес в ее первые 106 листов своим мелким четким почерком орфографическую правку для готовившейся копии. Затем уже после 1528 года передал рукопись для окончательной доработки «третьему художнику». Последний привел рисунки в теперешний их вид, и рукопись была поставлена в переплет из досок, обтянутых тисненой красно-коричневой кожей.
