Миллионы лет назад наши предшественники, бредя по саванне, изредка находили камни. У них был выбор. Можно было сразу бросить камень в пробегавшую мимо антилопу, после этого с некоторой вероятностью плотно позавтракать и с большой вероятностью – потерять камень навсегда. Но можно было подумать, потратить время и силы на то, чтобы привязать камень к палке и впредь пользоваться им как орудием. Мы знаем, кто из них исчез, а кто стал нашим предком.
В моем отечестве сейчас модно «бросать камни»: трудной и нехлебной карьере ученого большинство предпочитают быстрый диплом управленца ресурсами – нефтяными, денежными, товарными. Сейчас модно накапливать деньги, а не знания. Но вспомним: смена поколений происходит за двадцать лет, это и есть характерное время потери знаний. Десять лет уже прошло. На днях мне напомнило об этом событие, на первый взгляд незначительное, но в конце концов заставившее написать эту статью.
В Москве, в Политехническом музее был организован диспут между астрономом и астрологом. Признаюсь, я шел на эту встречу без всякого энтузиазма, готовый выслушать от любителей астрологии все, что они думают об ученых-скептиках. Но публика меня порадовала: зал был переполнен, много молодых лиц, с интересом слушавших мой рассказ о несостоятельности астрологии и о новых исследованиях звезд и галактик. Я был доволен, но в конце вечера испытал шок. Несколько молодых людей подошли с вопросами, и один из них смущенно спросил: «Вы рассказывали об интересных вещах; ну, а чем вообше занимаются астрономы?».
Я растерялся. Тысячи публичных лекций прочитал я в советское время во всех уголках нашей страны и ее окрестностях, но такого вопроса не слышал никогда. Об астрономии, равно как и о физике, химии и биологии, хоть какое-то представление было у каждого, даже вдалеке от столицы. Значит, что-то серьезно изменилось.
Припомнилось мне и удивление другого сорта. Лет двадцать назад я удостоился чести по линии общества «Знание» посетить с лекциями тогдашние соцстраны – Чехословакию, Венгрию, ГДР. Выступления организовали не в столичных городах, где есть и свои ученые, а на периферии – в промышленных и сельских районах. Но даже там меня поразила публика: слушали внимательно и задавали много конкретных вопросов, особенно по технической части космонавтики. Про себя я думал: «Ну зачем им это? Не было и не будет у них своей космонавтики». Еще больше удивился, увидев изданную в Будапеште «Энциклопедию космонавтики». Не удержался – купил, ибо ничего подобного у нас, в стране Спутника и Гагарина, не было. До сих пор пользуюсь ей, продираясь через неимоверно сложный венгерский язык. И вот теперь смотрю, как бывшие соцстраны активно врастают в Объединенную Европу, как быстро появляется у них бытовая техника европейского качества, как крепнет европейская космическая наука и техника… Не зря, видно, накапливали знания, не «разбрасывали камни», теперь вот пригодилось.

Вы не забыли еще это слово – астрономия?
Можно было бы еще долго приводить примеры, но пора спросить себя по русской традиции: «Что делать?». Вариантов немного. Все больше сил отнимают у ученых приработки, все меньше времени остается на удовлетворение любознательности. Не стоит надеяться на всплеск чиновничьего интереса к науке, какой был, скажем, в 1950-е и 1960-е годы. К нам в астрономию тогда пришла военная техника – радары, спутники, появились оборонные заказы и соответствующее финансирование. Освободившись от создания бомбы, к нам пришли академики калибра В.Л. Гинзбурга и Я.Б. Зельдовича. А на что можно надеяться сейчас?
Быть может, фундаментальная наука не нужна обществу? Но знает ли об этом само общество, не прервалась ли между ними связь? Выяснить это довольно легко.
Главный показатель: тиражи основных научно-популярных журналов, связывающих общество с наукой, упали в пятьдесят – сто раз. Большинство из них упало ниже критической отметки, то есть ниже 40 тысяч экземпляров, примерно столько в России средних школ. Вот эти факты и заставили меня публично задать вопрос: «Нужна ли нам наука, в частности астрономия?».