Самая достоверная информация сама по себе не может разрушать и созидать мифы.
Люмпен – главный герой современной российской культуры Отсечение горизонтальных связей и гипертрофия вертикальных, деперсон ифицированных довольно быстро выводят на авансиену главное действующее лицо советской истории – люмпена Люмпен отвечает на вопрос: «Кто я такой?», соотнося себя исключительно с властью и ее ценностями. Советское общество было люмпенизировано снизу доверху – ведь характер личных отношений с властью определял в равной степени и сознание высокого партийного чиновника, и тип личности демонстранта, несущего лозунг «Долой КПСС!». Десять лет, прошедших с тех пор, не смогли изменить ситуацию.
Люмпен осознает себя, лишь обретая иллюзорное чувство «причастности» к власти. Отрекаясь от своей собственной человеческой природы, человек самоутверждается за счет чисто внешнего соотнесения себя с огромной мощью государственной машины.
Самое интересное, однако, в том, что тех же целей – самоопределения – можно достичь и прямо противоположным способом: «чувством отторжения». Люмпен, разочаровавшийся в перспективах беспрепятственного кормления и значительно исчерпавший запас энтузиазма, постепенно начинает ощущать свое неизбывное сиротство, чувство заброшенности, покинутости, глубокий страх перед бедностью, снижением уровня жизни. «Чувство причастности» сменяют угрожающе вздымающиеся к небу кулаки; на Олимп начинают время от времени залетать булыжники.
Первым делом человек начинает искать причины, задерживающие поступление манны с небес. Особенно актуальной эта тематика становится с учетом того, что в СССР поедание икры и балыка подразумевало не только потребление калорий, но и ритуал сакрального причащения к мощи власти, отчасти схожий с христианским причащением- Лишившись дефицитных продуктов, человек одновременно лишается и сакрального чувства причастности к верхним уровням культурной вертикали. В представлении многих Б.Н. Ельцин поначалу был своего рода Прометеем, похитившим у богов сервелат и несущим его людям. Массовое сознание видело «злых похитителей» в облике некоего «бюрократического класса» (интересное наложение массовой и марксистской мифологии), перехватывающего и присваивающего предполагаемые блага.
Аналогичные мотивы в изобилии присутствуют в детской литературе, несомненно, отражающей наиболее архаичные, глубокие уровни мифологического сознания. Достаточно сопоставить «кобр на золоте» с известной в России сказкой К. Чуковского о злом крокодиле, проглотившем солнце, и грозном медведе, приказывающем ему вернуть светило на небо.
Кстати, мотив «вредителей» постоянно воспроизводился и в первой фазе рефлексии советского мифа – фазе «причастности». Тогда «вредители» препятствовали экстатическому слиянию люмпена с властью; сейчас же предполагается, что «вредители» лишают люмпена государственного покровительства, которое одно может обеспечить хотя бы минимальную уверенность в завтрашнем дне. Когда основное содержание культуры определяется вертикальной оппозицией, всегда существует реальная или мнимая угроза обрыва натянутой нити, соединяющей «верх» и «низ», – следовательно, мотив вредительства воспроизводится такими культурами закономерно.
Уже пример с «вредительством» показывает, что фазы «причастности» и «отторжения», несмотря на свою видимую полярность, содержательно весьма близки друг к другу. Они абсолютно равнозначны в культурологическом плане, легко переходят одна в другую и, самое главное, отнюдь не подразумевают ревизии исходной мифологической модели. Так что фаза «отторжения» легко и непринужденно сменится вновь фазой «причастности» без всяких качественных изменений модели в целом – речь идет лишь об одном из возможных вариантов ее интерпретации.
Наиболее вероятно, что процесс мифологической рефлексии примет очертания затухающих маятниковых колебаний со сложным наложением фаз причастности и отторжения. Модель, по-видимому, исчерпает себя именно в процессе затухающих фазовых колебаний, позволяющих выявить все заложенные в этой культурной модели интерпретации. Смены фаз обеспечивают огромную устойчивость этой модели, но лишают ее серьезных перспектив развития. Единственная разновидность прогресса, которая может быть достигнута в этих рамках, связана с постепенным повышением уровня мифологической рефлексии. При этом чем быстрее мы поймем, что с нами происходит, тем эффективнее могут оказаться некоторые практические меры, в настоящее время предпринимаемые «на ощупь».
