Знание-сила, 2002 № 01 (895) - страница 13

Оказалось, что расхождения не просто велики, а принципиальны. Вот один пример. Из 29 видов морских существ, считавшихся погибшими во время С-Т катастрофы, свыше половины были обнаружены в более поздних слоях, через 20 миллионов лет после события. Это означает, что они «погибли» только в тех осадках, которые изучались раньше, проще говоря – там они были уничтожены эрозией. Еще семь новых видов, появившихся после катастрофы, оказались так похожи на виды, жившие до нее, что исследователям пришлось заключить, что они в действительности никуда не исчезали, а всего лишь «трансформировались». В целом, это говорит о том, что масштабы катастрофы были далеко не такими радикальными, как это думалось раньше на основании не вполне надежных, как теперь очевидно, данных.

Значение этой «переоценки ценностей» выходит за рамки одной лишь С-Т катастрофы. Поскольку многие другие аналогичные события и даже некоторые из пяти «больших катастроф», вроде Пермско-Триассовой, тоже происходили в период «высокого стояния» Мирового океана, данные об их размахе тоже могут быть преувеличены. И действительно, на недавней конференции в Эдинбурге американский палеонтолог Джонни Уотерз доложил результаты своего исследования в северо-восточном Китае, которые показывают, что масштабы одной из «большой пятерки» – Ф-Ф катастрофы – наверняка были много меньше, чем думалось раньше.

С другом стороны, появились работы, ревизующие и «основу основ» – знаменитый Кембрийский взрыв. В американском журнале «Science» были опубликованы результаты исследования, проведенного группой палеонтологов под руководством Д. Сиветера в раннекембрийских отложениях в английском графстве Шропшайр (эти отложения примерно на 40 миллионов лет предшествуют собственно кембрийским). Исследователи обнаружили там хорошо сохранившиеся останки ракообразного существа, которое, по прежним данным, появилось только в результате пресловутого Кембрийского взрыва. Но если это существо появилось уже за 40 миллионов лет до «взрыва» новых биологических форм, то те артроподы (предшественники современных ракообразных, насекомых и т.п.), которые ему предшествовали, сформировались, по-видимому, еще раньше. Крайне любопытно, что открытие группы Сиветера получило независимое подтверждение в работах Л. Бромэма, который подошел к тому же вопросу с иной стороны. Пользуясь методами, разработанными для расшифровки генома, Бромэм сравнил белковые молекулы родственных существ, имевших общего древнего предка, и таким образом установил приблизительное время существования такого предка. Этот метод «молекулярных часов» показал, что семейное дерево ракообразных начало ветвиться уже 700, а может быть – и все 1500 миллионов лет тому назад, то есть задолго до Кембрийского взрыва.

Суммируя эти новые открытия, можно сказать, что их общий результат состоит в «сглаживании» и «растягивании» острых и резких, как считалось доселе, пиков биологических катастроф. И исчезновения живых существ были не такими уж гигантскими, и время появления новых форм и видов – не таким уж коротким. Иными словами, идея резких «биологических вех», пунктиром разделяющих историю эволюции жизни на Земле, видимо, нуждается в серьезном пересмотре: картина эволюции оказалась ближе к дарвиновскому «градуализму», к постепенности, нежели к «новому катастрофизму» Элдриджа-Гулда (к «новому», потому что теория катастроф когда-то, еще в начале XX века, уже выдвигалась Жоржем Кювье). Какие изменения это внесет в программу построения «современного Дерева Жизни», можно пока только гадать, но несомненно, что такая ревизия существенно снизит оптимизм в отношении однозначности данных, на которых это Дерево может сегодня быть построено.

Вряд ли какое-нибудь из научных свершений XX века можно сравнить по масштабам воздействия не только на ученый мир, но и на «широкие народные массы», с теорией относительности Эйнштейна. Ладно бы, если дискуссии по поводу ее правомерности разгорались лишь на специально посвященных ей физических конференциях и семинарах, это – естественно. Однако в прошлом столетии она послужила и идеологическим водоразделам в научном сообществе и вовлекла в обсуждение своих основ философов и политиков!. Более того, с самого своего появления она обрела множество интерпретаторов и популяризаторов – гигантскими тиражами выходили издания типа «Теория относительности для миллионов». Когда же дело дошло до студенческих аудиторий, а затем и до введения элементов этой теории в школьную программу, трудно было рассчитывать на «безмолвие народа».