Знание-сила, 1999 № 09-10 (867,868) - страница 31

Наблюдательный читатель заметит, что наиболее действенными из новейших мифообразований оказываются те, в которых соединяются, усиливая друг друго в новом единстве, несколько разных, доселе, козалось бы, не связанных между собою мифов. Заметит он и то, что лежащие в глубине этих мифов интуиции очень родственны той, о которой мы говорили в связи с Марксом. Никоим образом не стоит, однако, думать, будто они порождены влиянием марксизма. Всё глубже и сложнее: они восходят к общему с ним корню – к тому своеобразному типу мирочувствования, который сложился в Европе к XIX веку.

ГЕРОЙ «МАХАБХАРАТЫ» КРИШНА В ТЕАТРАЛЬНОЙ ДРАМЕ КАТХАКАЛИ

Толстой, Ганди и Сахаров – третья линия мифов в XX веке. Представленный ими тип мифов может быть объединен под общим названием мифов ненасильственного противостояния злу. Все в них – включая глобальные цели, затрагивающие общество, культуру, человечество, – достигается, должно достигаться только и исключительно личными усилиями. Это как будто прежде всего тип личного поведения и личной человеческой позиции, но он, во-первых, втягивает в себя массу общекультурных смыслов, а во-вторых, определенным образом эти смыслы организует. Такая человеческая позиция с неизбежностью оказывается смысловой – и культурообразующей.

К числу наиболее важных черт мифа, созданного – и далеко не только в русской культуре! ~ Львом Николаевичем ТОЛСТЫМ (1828-1910), принадлежит острое чувство того, что насилие (во всех его формах; от государственной власти а революционного сопротивления ей – до лживых, надуманных форм культуры и цивилизации, насилующих естество) – безусловное зло, искажающее человеческую природу. «Нравственное самосовершенствование», проповедником которого остался Толстой в массовом восприятии, для него вовсе не самоцель, хотя и очень важное средство, почему и требует напряженных, постоянных усилий. Не «моралистом» был Толстой, а именно философом в очень глубоком смысле, совершенно независимо от качества собственно интеллектуальных его построений; именно поэтому его влияние смогло оказаться таким широким, многообразным, далеко отходящим от личности и конкретных замыслов своего создателя. Цель его – самая что ни на есть философская, она лежит в основе всех философий и делает их возможными: человек должен достичь полной гармонии со своей истинной сущностью. Это, в свою очередь, может быть достигнуто лишь ценой преодоления (конечно, мучительного и трудного!) некоторого неподлинного состояния, пусть привычного и удобного. Отсюда весь спектр очень далеко идущих последствий толстовского импульса в нашем столетии: не только собственно «толстовство» сего стремлением слиться с естественной, трудовой, «простой» народной – то есть крестьянской – жизнью (вот он, миф возвращения к тому изначальному, от чего-де отошла лживая, лицемерная цивилизация), но и, например, многие мифы интеллигентского самосознания: от призывов Солженицыно «жить не по лжи» и тем самым противостоять государственной машине лжи и насилия до, допустим, того, что сделал со своей поэзией поздний Пастернак, изгнавший из нее естественную, буйную, крупную сложность в угоду искусственной простоте и совершенно искренним своим убеждениям в том, что «простое» как раз и есть самое – если не единственно – настоящее.

Мохандасу Карамчанду ГАНДИ (1869- 1948) удалось соединить, казалось бы, несоединимое; совершенно разноприродное: идею ненасилия и ведущие мифы века – национальной независимости, прогресса, борьбы за свободу; то есть традиционные индуистские ценности с сугубо политическими, имеющими притом европейское, рационалистическое происхождение. Политическое приобрело у него – и у масс, благодаря его а вторитету, – религиозное и этическое значение, стало инструментам -хотя и необходимым – духовных по своей сути целей. И он не просто соединил все это, он действительно достиг цели: освобождения Индии иэ-под власти англичан. (В этом смысле он может быть, пожалуй, скорее поставлен в один ряд с Теодором Герцлем, другим автором осуществленной утопии. И даже, наверное, с оятоллой Хомейни, для которого политическое тоже было всего лишь одной из форм, одним из орудий религиозного.) Его миф – как и миф Сахарова – это миф о том, что политика (как впрочем, и жизнь во всех ее подробностях) и может, и обязана быть нравственной.