Богданов взглянул на часы — времени у него оставалось немного. И как ни подходил он к оценке создавшегося положения, она не менялась — дивизия больше наступать не могла. Видимо, полковнику следовало связаться с командармом и донести об этом, ибо приказ генерал-лейтенанта оставался в силе. Но открыто признать свою неудачу Богданов еще не мог. Пять раз он бросал полки на несколько высот, занятых немцами, и все способности его души сосредоточились в этом многократном усилии. Комдив помнил обещание, данное командующему, и свой собственный уверенный голос, каким оно было произнесено. И полковник медлил, глядя на карту, которая ничего уже не могла подсказать. Вдруг он заметил на себе внимательный, почти любопытствующий взгляд Веснина, как бы говоривший: «Ну, ну, посмотрим, как ты выберешься отсюда». Казалось, многоопытному начальнику штаба было известно нечто такое, чего не знал молодой комдив. На секунду у Богданова мелькнула даже мысль о том, что все случившееся действительно является результатом незнания каких-то высших секретов военного искусства, доступных лишь посвященным. Чувствуя накипающую ярость, Богданов обратился к Веснину громче, нежели следовало:
— Ну, Александр Аркадьевич, ваше мнение?
Веснин неопределенно повел высокими бровями.
— Что в подобных случаях делали знаменитые полководцы? — сказал комдив, облекая в полушутливую форму свое раздражение.
— Однажды автомобиль, в котором сидел Жоффр, затерли его собственные отступающие солдаты, — заговорил в том же тоне Веснин. — Это случилось в четырнадцатом году, когда правое крыло немецких армий охватывало Париж. Будущий маршал Франции вышел из машины и предложил пообедать у дороги чем бог послал…
— Час не обеденный, вот беда, — сказал полковник.
Он понял, что ему одному надлежит принять решение и сопряженную с ним ответственность. Богданов выпрямился, вышел в соседнюю комнату и сам приказал соединить себя со штабом армии. Во всяком случае, он должен был обо всем донести командующему. Он постоял, ожидая, прошел к печке и медленно вернулся к столу, за которым работали телефонисты.
Послышались голоса людей, препиравшихся с часовым на крыльце. Потом в избу вошли двое бойцов, сопровождаемые дежурным офицером. Лейтенант доложил, что на окраине деревни задержан красноармеец, не сумевший объяснить своего появления там. Конвоир остановился у дверей, и солдат, вышедший вперед, стоял один посреди комнаты.
— Кто такой? — спросил полковник.
— Бутаков, — глухим, простуженным голосом ответил солдат. На плоском, как будто придавленном лице его ярко выделялись белки злых, тоскующих глаз.
— Какого полка? — спросил полковник.
— Двенадцатого.
— Рота?
— Вторая.
Солдат быстро оглядывал избу и всех, кто в ней находился. На комдива он больше не смотрел, словно утратил к нему всякий интерес.
— Водицы нету? Испить бы… — попросил он.
— Где твоя рота? — спросил Богданов.
— Рота?.. — Усмешка прошла по лицу Бутакова. Он принял из рук конвоира ковш с водой и жадно отпил. — Рота легла на вотдых…
— Что? — не понял комдив.
— Вотдыхают бойцы, — сказал Бутаков и снова погрузил лицо в ковш.
— Говори толком! — крикнул Богданов.
Солдат помолчал, видимо удивляясь тому, что после всего случившегося люди могут еще кричать и приказывать, то есть вести себя так, словно ничего не изменилось.
— Слушаюсь, — сказал Бутаков и фиолетовой от мороза рукой вытер рот.
Кажется, только теперь он догадался, где находится. Сразу заторопившись, Бутаков поведал о том, как его подразделение было уничтожено вчера во время атаки. Сам он пролежал до ночи в воронке, а потом пополз отыскивать живых, если где-нибудь они существовали.
— Далеко свой полк ищешь, — сказал Богданов.
Он был извещен о тяжелых потерях двенадцатого полка, но о гибели второй роты никто не докладывал.
— В потемках шел, а спросить некого — одни мертвяки, — проговорил солдат.
Он стоял в изодранном, висевшем лохмотьями маскировочном халате, вытянув шею, как бы прислушиваясь к чему-то. И, заметив это, полковник понял, как велик страх Бутакова. Боец не видел, да и не мог видеть гибели целой роты, но пережил, кажется, уничтожение мира. Он долго лежал среди убитых, мины рвались по всему склону, и дым, смешанный со снегом, бушевал в воздухе. Вернувшись в мир живых, солдат ничего не забыл и поэтому ничему не обрадовался. Богданов подумал, какую острую неприязнь должен испытывать этот человек к нему — командиру, требующему от Бутакова чего-то еще после стольких потерь и мучений.
